— Два раза потом снимали, а на третий старший сказал: «Уходи, Ахмат, а то всю команду снимут». И я ушел. Совсем ушел.
— Нет, так не бывает... Тяжеловесов мало, готовить их трудно, они все на виду; тебя должны были тут же позвать другие, такими кадрами не бросаются.
— Звали, не пошел. Не люблю, когда так.
— Вот видишь, столько сил положил, упорства, терпения, и восстановился, и форму набрал, и — «не люблю». И всё. Где ж разум?
— Кто кого здесь не любит? Вот Утя вас и нашел в вашем лендроббере. И нас привел.
— Йентьёббей. Пойный пьивот. Кьёвая таська.
— Точно так, милости просим. Сейчас мы трансформируем обстановочку... ну-ка, нажми эту кнопочку... вуаля! Ну как?
— Ой, прямо гостиная! Как в старых сказках.
— Именно. Туг дюжина планировок зашита. Ну-те-с, прошу на почетные места. Стерео, квадро, окто, голо — всё перед вами и для вас. А это расширенная клава, чтоб молодому человеку вместе с Утей было не тесно перед экраном.
— Ой, нет, спасибо, не надо, он что-нибудь вам испортит.
— Сто тут пойтить?
— Не бойтесь, это невозможно. Ну что, разберешься?
— Тосе мне, БЭСМ.
— Ну-ну.
— Ой, а это что?
— Вас заинтересовала эта игрушка? Она ваша, Ахмат меня поймет.
— Нет, я только посмотреть... Ой, звери — как живые, глазки светятся! Это что, Фаберже? Настоящее?
— Обижаете! Да, старик умел работать. А мы, Валя, с вашего позволения, продолжим наш диспут об уме. «Человек разумный» — это просто ошибка Линнея. Его правильнее было бы назвать homo vulgaris — «человек обыкновенный». Откуда взяться разуму в человеке? У него тушка-то звериная, и всё у него работает так же, как у крокодила или павиана. Ну, может быть, чуть-чуть хуже. Зачем же тогда разум, сознание человека? Да низа-чем особенно. И ничего особенного собой не представляет — не в обиду ему. Человек всего лишь один из видов, он часть природы и должен участвовать в общем ее круговороте, он так и рождался: кого-то ел, кому-то был кормом, из темноты выходил к свету, взрастал, или, по-старинному говоря, прозябал и возвращался во прах, чтобы стать почвой, гумусом, навозом будущей жизни. Ну и зачем навозу сознание? Ирония природы, усмешка естества.
— А она, может, и не собиралась его рожать, просто не предохранилась и залетела.
— О, блеск! Истинно женский взгляд, а женщины в этом деле эксперты. Да, всё поведение человека говорит о том, что он ошибка природы. И, возможно, она даже пыталась предотвратить его появление, но...
— Но сроки пропустила?
— Валя, вы просто читаете мои мысли! Да, вот он такой у нее и вышел — жертва аборта. И теперь, может быть, сам того не сознавая, мстит не желавшей его матери...
— Очень людей любишь, да?
— Я их тренирую для выживания в их дикой природе. И поэтому знаю, что никаких особых функций, целей или потребностей она для людей не заготовила. Ты, кстати, в курсе, что и сам разум сдает, мозги хуже становятся? «Поколения тупиц» — проблема века, в Штатах на нее хорошие гранты раздают. У четверти обследованных уровень развития ниже прожиточного минимума. И IQ, и DIQ, то есть показатели приспособляемости, а она ведь поважней ума.
— Вот и я ему то же самое говорю, но он же не слушает ничего. Ладно, пора нам домой, а то наш утенок уже клюет носом клавиши, дя?
— Не кьюёт... кьявиси...
— Я возьму его.
— Да сиди, Ахмат, уж как-нибудь донесу сама. Женщина ведь не должна мешать беседе мужчин. Пищалку его дай. Вон, спит уже.
— Валя, если вам было немножко интересно, давайте я вам перекину на комок текстик, он как раз в тему. Будет настроение — обсудите потом с Ахматом. И было действительно очень приятно познакомиться, без преувеличения.
— Бай-бай. Всё, мы ушли бай-бай.
— Красивая вы семья, Ахмат; даже немножко завидно. Между прочим, ребенка стоит протестировать: уровень явно выше среднего. А средний падает, это видно и без обследований. Вот ты, когда восстанавливался, музинъекции получал, да? Что вводили?
— Моцарта. И Баха еще, «Б-двенадцать», только дозы маленькие.
— А из современных?
— Да я не знаю никого.
— И никто не знает. И некого знать. А писатели? Чтобы в России не было всемирно известного писателя — когда такое было? И что пишут-то? Ты вот предпоследний роман Бальзыкова читал?
— Предпоследний? А когда он вышел?
— В одиннадцать.
— Да не, я читать — не очень...