Сидевшая по соседству с Хоу Лянпином женщина посетовала:
– Ах, когда же можно будет вылететь, не представляю…
Хоу Лянпин, совершенно не желая с кем-то еще разговаривать, откинулся в кресле и сомкнул веки.
Едва он закрыл глаза, как Чжао Дэхань вновь живо предстал перед его мысленным взором. Этот, можно сказать, уникальный взяточник не позволял Хоу Лянпину себя забыть. Результаты обыска в апартаментах Дицзинъюаня настолько потрясали, что это вышло далеко за рамки и предыдущего опыта, и воображения Хоу Лянпина…
Двое полицеских препроводили подавленного Чжао Дэханя в его апартаменты в Дицзинъюане. Здесь царила пустота: не оказалось ни кресел, ни диванов, ни столов, ни стульев, ни мебели в спальне и на кухне. Плотные портьеры полностью закрывали окна, а пол покрывал слой пыли. Здесь явно никогда не жили. Чжао Дэхань предпочитал обретаться в своей старой ветхой каморке, а тут не бывал вовсе. Тогда зачем эти апартаменты? Хоу Лянпин бросил взгляд на стоявший у стены огромный железный шкаф. Чжао Дэхань передал связку ключей, и сотрудники одну за другой открыли дверцы. И тут наступила кульминация.
Пачки разномастных старых и новых банкнот, штабелированные плотными слоями, туго забили пространство шкафа, формируя сплошную стену из денег. Подобную сцену можно увидеть только в хранилище банка или, на худой конец, в зыбких мечтах героя из третьесортного сериала. Такое количество собранных в одном месте наличных произвело на зрителей ошеломляющее впечатление. Это было подобно внезапно налетевшему урагану, силе которого совершенно невозможно сопротивляться. Все сотрудники, включая Хоу Лянпина, остолбенели.
– Черт возьми, Чжао Дэхань, я конечно знал, что ты брал на лапу, но не мог представить, что брал столько. Скажи мне, как ты – начальник небольшого управления – мог получить столько денег? Ты настолько ловок? – почти откровенно и без намека на насмешку спросил Хоу Лянпин, сидя на корточках перед Чжао Дэханем.
Тот лишь заплакал в ответ – не столько потому, что боялся, а скорее от обиды:
– Начальник Хоу, я же ни фэня не истратил, не посмел истратить, потому что боялся проколоться, а еще… Потому что часто приходил сюда посмотреть…
Хоу Лянпина пронзило любопытство:
– Часто приходил посмотреть? Что, банкноты красивые?
– Красивые, очень красивые! – Чжао Дэхань бросил мечтательный взгляд на стальной шкаф. – В детстве в деревне я больше всего любил смотреть на поспевшую пшеницу: так вот присядешь на краю поля, глядь – уже и полдень. Я люблю есть чжацзянмянь, а еще больше люблю смотреть на растущую пшеницу. Как она дает ростки, как кустится, как наливается золотом спелый колос… Так посмотришь, посмотришь – и уже сыт, есть не хочется.
В Чжао Дэхане говорил крестьянский сын, крестьянин в нескольких поколениях, в котором страсть к деньгам порождена бедностью! Он смотрел на банкноты, словно на пшеницу, ощущая покой в сердце и внутреннее удовлетворение. И когда смотрел долго, над купюрами для него будто появлялись колосья в золотом свечении.
Вот ведь самородок! Сумел возвысить свою жадность до уровня волшебных грез.
Хоу Лянпин помнил, что у Чжао Дэханя есть престарелая мать лет восьмидесяти с лишним, живущая в деревне одна. Он между делом спросил у Чжао Дэханя, переводил ли тот ей деньги. Чжао Дэхань ответил, что переводил, каждый месяц три сотни. Из-за этих трех сотен частенько ругался с женой. Он разбогател тайно, жена ничего не знала. Он очень хотел забрать мать в город, но не решился раскрыть тайну апартаментов в Дицзинъюане, ведь там же его сейф! Собственная квартира, в которой он жил, слишком мала, и поселить там мать оказалось невозможно. К счастью, матери не понравилось в городе, она поглядела-поглядела, да и уехала.
– Каждый месяц посылаю ей триста юаней, ну, ей, в общем, хватает, – словно оправдываясь, сказал Чжао Дэхань.
Хоу Лянпин взорвался:
– Ты при таких деньжищах каждый месяц отсылал своей старой матери три сотни на жизнь?! Имея в распоряжении такие огромные апартаменты, не дал своей матери в них поселиться! Твоя старая мать тащила тебя по жизни, вырастила тебя, и ты вот так отплатил ей? Ты ведь до мозга костей крестьянский сын! Что же за несчастная судьба такая у наших крестьян, если у них вырастают такие бессердечные и бессовестные сыновья?
Чжао Дэхань снова залился слезами, лицо его исказилось от глубокого стыда. Он всё повторял, что совершил ошибку, что ошибка эта безмерно велика, просил прощения у партии, у народа, у организации, которая выпестовала его и ожидания которой он обманул…