— Сатанисты? — уточнила я.
— Не знаю… Но то, что его нашли завернутого с головой, в саркофаге… Нет, это все неспроста. Давай спать, Валерия.
— Спокойной ночи, Анжелика.
Выключив бра, я отвернулась к стене.
Утром меня разбудил сильный стук в дверь.
— Вставайте, госпожа Вишневская!
— Что происходит?! — Со сна я ничего не могла понять.
В комнату вошли администратор гостиницы и полицейский.
— Госпожа Вишневская, одевайтесь и пойдемте с нами. Мы подождем в коридоре.
— Черт побери, вы можете объяснить, что случилось и к чему такая спешка? — Я бросила взгляд на кровать Анжелики. Она была пуста. — Где Анжелика?
— Госпожа Долгина в реанимации.
— Что?
— Вот по этому поводу мы и хотим задать вам несколько вопросов.
Путаясь в штанинах джинсов, я с трудом натянула их на себя, схватила футболку, сполоснула лицо и выскочила из номера.
— Отведите меня к ней! В какой она больнице?
— Сначала проверьте, пожалуйста, ее вещи, все ли на месте? — Полицейский был вежлив, но настойчив.
— Ну откуда я знаю, что у нее было в сумке?! — застонала я. — Хотя она поехала в поездку с маленькой сумочкой. Да вот она, под кроватью. По-моему, к ней никто не прикасался.
Полицейский наклонился и поднял сумочку с пола.
— Что с ней? Ее ранили?
— Долгину нашли на заднем дворе гостиницы без сознания, с раной на голове, нанесенной тупым предметом. Она не изнасилована, других видимых повреждений нет. Нападение произошло в предрассветные часы. Скорее всего — ее вызвал из номера, видимо, кто-то из знакомых, и набросился на нее.
— У нас нет здесь знакомых, — возразила я.
Появилась наша гид с американцами. Все стали галдеть, обсуждая происшествие.
— Госпожа, — обратился к ней полицейский, — пожалуйста, соберите группу в холле. Всю группу.
— Сейчас, — кивнула она и скрылась на лестнице.
— Валерия, что здесь происходит? — наперебой спрашивали меня.
— Да я сама толком ничего не понимаю. Знаю только одно — Анжелика в больнице.
Вернулась экскурсовод.
— Все, кроме Семена, уже внизу.
— А где он? Кто это? — оживился полицейский.
— Он присоединился к нам перед самым началом поездки, в Ашкелоне. Заплатил наличными.
— Как его фамилия?
— Мальцев, — порывшись в сумочке, она протянула полицейскому книжку квитанций. — Но мы не требуем паспорта, когда заполняем расписки.
— Иными словами, мог назваться чужой фамилией?
— Мог.
— У Анжелики в кармане юбки была дискета, которой она очень дорожила, — сказала я. — Вы проверили ее одежду?
— Да, — кивнул он, — никаких дискет обнаружено не было.
— Когда я могу ее увидеть?
— Я отвезу вас. Если Долгину перевели из реанимации в общую палату, вы сможете с ней увидеться.
— Спасибо, буду ждать в холле.
Мне было уже ни до завтрака, ни до экскурсии. Хотелось одного — увидеть Анжелику, сообщить ее родственникам и вернуться в Ашкелон. А пока я приказала себе сидеть тихо, никуда не звонить и дожидаться полицейского.
Сидеть тихо не удалось. Пришлось собирать вещи, сдавать ключи и отбиваться от настырных вопросов американских туристов. По манере поведения американцы относились к до боли знакомому жмеринско-бердичевскому типу, который и у нас весьма распространен. Они строили предположения, лезли с советами, а когда я вежливо отказывалась звонить консулу или обращаться в Интерпол, отходили, поджимая губы, с твердым убеждением, что именно я злокозненно испортила им поездку. Особенно напирала на меня пара предпенсионного возраста в одинаковых панамках звезднополосатой расцветки. Супруга пытала меня:
— Неужели вы, милочка, ничего не слышали? Как ваша соседка ушла? Или, может быть, она кричала? Марик, ты думаешь, она не слышала?
— Ах оставь, Розочка, девушка ночью выходит на свидание! Ты хочешь, чтобы она топала, как слониха?
Не знаю почему, у меня вырвалось:
— Ни на какое свидание она не ходила! Анжелика вдова, она недавно мужа потеряла…
— Вот-вот, вдова, а туда же, — словно не слыша моих возражений, безапелляционно заявила супруга, — и зачем только такие в поездки по святым местам ездят?
— Перед Иисусом неудобно, — съязвила я и ретировалась.
Анжелика лежала в палате вместе с еще пятью больными. Бледная, с перебинтованной головой, она вызвала во мне острое чувство жалости. Присев на край кровати, я произнесла с бодрой улыбкой:
— Привет! Прекрасно выглядишь. Этот «шлем летчика» тебе очень к лицу! — Ну, не умею я утешать, что делать.