Поезд из небольшого южного городка, направляющийся в Москву, стоял в Екатеринбурге всего пятнадцать минут. На перрон высыпали любопытствующие и просто желающие вдохнуть пару литров загрязненного уральского кислорода. Праздношатающиеся по перрону представляли из себя какое-то странное, полутюркское, полуславянское племя в замусоленных подштанниках и штопаных лосинах. Племя по-южному галдело, что-то жевало, булькало пепси-колой, приценивалось, принюхивалось и снисходительно улыбалось.
В дверях последнего вагона показался молодой человек, явно из другого племени, и даже, возможно, из другой эпохи. У него был рассеянный, обескураженный вид.
— Родя! Родя! — раздалось у него за спиной, когда он ступил на платформу, и налетевшая вихрем девица чуть не сбила его с ног.
Объятье было настолько сильным, что даже отходящий от перрона поезд не заглушил хруст молодых косточек.
— Боже мой, Аида! Мы не виделись лет шесть! — говорил он сквозь слезы. — Ты стала такой красавицей! Я бы тебя не узнал!
— Ты тоже сильно изменился, милый братец!
— Да-а? — удивился он, вызвав ее смех.
— Тебе скоро тридцать, а ты все такой же ребенок!
В Родионе с первого взгляда угадывался потомственный интеллигент, несмотря на потертые джинсы, наглухо застегнутую рубаху черного цвета, хипповского вида джемпер и серьгу в ухе. Рыжие волосы на голове торчали в разные стороны, маленькая бородка, на манер египетских фараонов, изысканно оттеняла красивый, будто нарисованный, рот.
Брат и сестра были настолько не похожи, что вряд ли кто-нибудь подметил бы их родство. Лишь скрупулезный физиономист нашел бы сходство в разрезе глаз, у Родиона они тоже были слегка раскосые, но темно-серые. Однако выражение глаз у брата и сестры разнилось, как солнце и луна.
— Я чуть не проспал твой Екатеринбург! — сообщил Родион, когда они покинули вокзал. — Ты же знаешь, я не привык вставать в такую рань.
— Одиннадцать часов, по-твоему, рань? Ты что, безработный?
— В некотором роде. — Он рассматривал незнакомые здания, чтобы не смотреть ей в глаза. — Ведь за шесть лет многое изменилось. Кажется, минула целая эпоха. У меня была частная практика, но наш город слишком маленький…
— Погоди-ка! Частная хирургическая практика? Такое разве бывает?
— Все бывает, Аидка. Только я уже давно не хирург. Переучился на психиатра.
— Вот это новость!
Они сели в полупустой автобус и покатили в Академгородок. Родион неотрывно смотрел в окно и восхищался красотами.
— А это что за деревянный крест? — ткнул он пальцем в стекло.
— Здесь царя убили.
— Кто бы мог подумать, что ты рванешь сюда! Отец сразу заявил в милицию, и объявили всесоюзный розыск. А через месяц не стало Союза. Вот как бывает! Твоя мать сходила с ума, и сердце у нее в конце концов не выдержало…
— Зачем ты мне все это рассказываешь?
— Прости…
— Как бабушка? — после некоторого молчания спросила Аида.
— Хорошо. Обрадовалась твоей телеграмме. Все обрадовались. Моя мама тоже. Она всегда радовалась твоим успехам, говорила, что ты далеко пойдешь. Вот только школу ты зря не окончила. С твоими-то способностями! Ведь ты была вундеркиндом. Начала читать в три года, к двенадцати годам перелопатила большую часть мировой литературы! А твоя способность к языкам? Ведь это феноменально! Помню, как ты поразила мою мать, заговорив с ней на ее родном, аварском!..
— Послушай, хватит воспоминаний! — перебила его Аида. — Я не за этим тебя вызвала.
— А зачем?
Родион смотрел на нее с такой любовью, что ей пришлось тут же смягчиться.
— Родька, я хочу, чтобы ты здесь жил. Привез сюда бабушку, свою маму. Ведь там нет больше жизни, в нашем захолустье. А здесь началось процветание. Посмотри, какой город! Я дарю его тебе, Родька!
— Или ты сошла с ума, или я еще сплю в поезде? — Он протер кулаками глаза. — Где же мы, по-твоему, должны жить?
— Я купила квартиру. Пока трехкомнатную. Потом видно будет.
— Ты — квартиру?
— Да, не удивляйся. Мы ее оформим на твое имя. Ведь ты сделал, о чем я тебя просила в телеграмме?
— Я принял российское гражданство. Вот паспорт. — Он засуетился, расстегивая нагрудный карман рубахи.
— Потом покажешь, — остановила его Аида, — и вообще будь внимательней к деньгам и документам. Знаю твою рассеянность!
— Здесь воруют? — спросил он шепотом.
— Здесь — Россия, милый братец.
В квартире еще пахло известью и краской. Она не следила за тем, как продвигается ремонт, полностью положившись на вкус Дена, и не ошиблась. Квартира одновременно приобрела и радужность и умиротворенность. И мебель бывших хозяев, еще не старая, не износившаяся, вполне гармонировала со всем остальным.