— Все ей надо знать, нашей красавице! — фальшиво рассмеялся Семен Ильич. — В Польшу поедем, деточка. В Польшу, проше паночки. Так что, довидзеньичка!
— А потом? — не отставала она.
— Потом Венгрия, Чехия, Словакия, Австрия, Германия. На первый раз ограничимся.
— Неужели везде наши люди? — искренне удивлялась девушка.
— А ты как думала? Считай, пол-Европы в наших руках! Не в бирюльки играем! Бизнес — дело рисковое!
— А я, наверно, сгоняю в Литву, — заявила Аида.
— Что ты там позабыла? — пробурчал Семен Ильич.
— Бизнес — дело рисковое! — передразнила она старика и подмигнула Константину.
Холодные закуски сменялись одна за другой. На парне не было лица. Игнат ковырялся в зубах. Сперанский, посерьезнев, не спускал с Аиды глаз.
— Какой сейчас бизнес в Литве? — пожал он плечами.
— О, кажется, дело идет к кульминации!
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду утку по-пекински.
И действительно, в середине стола поднималось блюдо невиданной красоты. Вмерзший лапками в лед селезень. Словно живой, он был скрупулезно воссоздан из утиного мяса, овощей и грибов.
Даже видавший виды Игнат крякнул от удивления. Похоже, что и хозяин не ожидал ничего такого и, вдохновленный восторгами гостей, пустился в экскурс приготовления экзотического блюда.
— Сначала уточку маринуют в рисовом уксусе, с имбирем, корицей, перцем и лавровым листом. А потом уже коптят…
Маленькие лифты медленно, но верно доставили каждому гостю тарелку с рисовыми блинами и специальный соус в старинных, китайских соусницах. Семен Ильич показал присутствующим, как следует выложить на блин мясо, кожицу и овощи, обязательно полить соусом («Без этого соуса — нет утки по-пекински!»), а потом блин завернуть и наслаждаться райским вкусом.
Все набросились на еду, похерив разговор о зарубежном турне. До разговоров ли в такие минуты? На этот раз проняло даже Заварзиных. Их грубым вкусам был нанесен сокрушительный удар.
Заиграла странная, однообразная для непривыкшего уха музыка.
Аида осторожно, почти церемониально, обращалась с соусом, как с неким божеством. Поднесла ко рту завернутый блин и откусила, зажмурив глаза. Со стороны могло показаться, что она и в самом деле получает наслаждение. В действительности же Аида чувствовала, как у нее шевелятся волосы на голове. И неимоверным усилием воли заставила себя еще раз откусить. Но самое ужасное было впереди — жевать и глотать, жевать и глотать. Вкуса она не чувствовала, будто ела бумагу.
Первым обнаружил неладное сам хозяин. Еще бы не обнаружить, когда изо рта у него потекла слюна!
— Господи! Что это? Неужели конец? — спросил он непонятно у кого.
Но те же симптомы вдруг проявились и у Игната Александровича.
— Кажется, нас отравили, господа, — с улыбкой констатировала Аида.
— Батя, мне нехорошо, — признался отцу Константин.
— Экие мы слюнтяи! — Аида поднесла к губам салфетку. — Вот и платье запачкала!
— Надо звать на помощь! — пропищал Сперанский, хотя прекрасно понимал абсурдность своего предложения. Следовало пройти через три комнаты и спуститься на первый этаж, чтобы позвать охранников.
И все же он предпринял попытку, хотя глаза у «адмирала» закатывались и ноги его не держали.
Он рухнул на пороге гостиной, молча сполз по косяку, зацепив висевшую рядом литографию Домье, будто хотел взять ее с собой на тот свет.
Константин повел себя более энергично.
— Где телефон? Надо вызвать «скорую»!
— Валяй! — напутствовала его Аида, и тот начал метаться по комнатам.
Игнат, несмотря на грузный вес и одышку, добрался до окна. Хотел ли он подышать свежим воздухом или выброситься со второго этажа, так и осталось загадкой. Старик раздвинул тяжелые, плюшевые шторы, но не знал, как справиться с жалюзи. Подобные новшества им не приветствовались, не принимала их заскорузлая душа уголовника. Он неистово царапал жалюзи и, уже падая, ухватился за шнур, будто отыскал заветный ключ, способный приоткрыть завесу тайны. Что увидел Игнат Александрович в последний миг своей жизни? Сквозь заиндевевшее стекло просачивалась иллюминация ночного города.
Из его груди вырвалось грязное, нецензурное слово. Оно зависло под лепным потолком гостиной и рассмешило Аиду, потому что относилось к ней. Еще ей было весело оттого, что тарелка с недоеденной уткой провалилась в глубь шахты, а на смену ей поднимался кубок, до краев наполненный жидкостью неприятного, бурого цвета. Напиток был теплым, горьким и вонючим. Она с жадностью присосалась к кубку.
— Дай мне! — донеслось словно из-под земли.