Та, молча, усадила ее в такси, заплатила таксисту и хлопнула дверцей.
— А ты разве не поедешь домой? — крикнула ей вслед Татьяна, но Аида не обернулась.
В тот же день она улетела в Санкт-Петербург.
В маленькой общежитской комнате Родиона ей вдруг стало грустно, как никогда. Почему она должна обо всех заботиться? Вот, к примеру, ее брат. Тридцатилетний мужчина, с двумя дипломами, а солидности ни на грош! Жить совсем не умеет. И без нее сдохнет в этой вонючей общаге! Не говоря уже о других членах семьи.
Банковский счет ее приятно удивил. Двести тысяч долларов. Восемьдесят она получила от Сперанского за программу-минимум, двадцать — от Игната Заварзина за голову Сперанского, сто перечислил литовец за тройное убийство. Не зря рисковала жизнью и здоровьем.
Города она совсем не знала. Родиону пришлось быть ее гидом. На Фурштадтскую они забрели совершенно случайно. Ей срочно понадобилось в аптеку., и они заглянули в ближайшую. А потом ей бросилась в глаза ажурная, чугунная ограда. Чугунное кружево, очень тонкой работы. А за оградой — крохотный дворик, с плакучими ивами.
— Что это?
— Кажется, роддом.
Она спросила у него название улицы. Родя тут же принялся наводить исторические справки, но она не дала ему забраться глубоко.
— На этой улице мы купим квартиру, — заявила Аида тоном, не терпящим возражений.
— Ты с ума сошла? Эго безумные деньги! Ты вообще представляешь, сколько это может стоить? Ты попала в город-музей! Это тебе не Урал и не наша азиатская дыра!..
— Родя, милый, заткнись, пожалуйста! Нет ничего на свете дороже денег.
Через неделю они въехали в пятикомнатную квартиру на Фурштадтской. Денег хватило даже на мелкий ремонт и на мебель. В одной из комнат сохранились шелковые обои начала века. Аида решила их не трогать, выделив эту комнату брату.
Родион был сам не свой от счастья, ходил на цыпочках, щупал обои, любовался эркером и видом из окон. Потом сел по-турецки на пол, под лепным потолком, с хрустальной люстрой, купленной наспех в ближайшем антикварном, и пустил слезу.
— Аидка, ты — волшебница! Отец с ума сойдет, когда узнает!
— Все у тебя сходят с ума! А между тем в нашей семье есть только один сумасшедший — это ты!
Город ее очаровал так, что даже стерлись таиландские впечатления. Уезжать не хотелось, да она бы и не уехала, если бы пьяная Татьяна каждый раз не врывалась в ее размеренную питерскую жизнь, не корчила издевательскую гримасу, не смеялась бы в лицо. Это становилось навязчивой галлюцинацией, страшной, мучительной.
Она вернулась в Екатеринбург в начале мая. Многое изменилось за это время. Татьяна сдала на права, и будучи в нетрезвом виде, успела уже разбить один из отцовских автомобилей. Ее лишили прав на полгода.
Литовцы, через посредническую фирму, завладели половиной акций медеплавильного комбината. Грузовики с медью опять поехали в Литву. И это кое-кому не нравилось.
Денис избегал встреч с Аидой. По крайней мере, ей так казалось.
Объявился Мадьяр. «Я вернулся только ради тебя. Я рискую жизнью и процветанием мой фирмы»…
И тогда же, в мае, она достала из почтового ящика письмо, без обратного адреса, и прочла набранный на компьютере текст: «Убирайся вон из нашего города, если дорога тебе твоя жизнь и жизнь твоей старухи!»
3
Она снова и снова перечитывала записку и не верила своим глазам. Ей впервые угрожали анонимно. Угроза всегда действовала на Аиду странным образом. Сначала она цепенела от страха, а потом в ней пробуждался дикий, необузданный зверь, и тот, от кого исходила угроза, в конце концов, оказывался стертым в порошок. Но теперь все было куда сложнее. Написавший записку прекрасно знал эту ее черту, стирать противника в порошок, потому и не назвался. Угрожавший был не дурак, он добился малого. От беспомощности Аида сжала кулаки и зарычала.
Действовать начала в тот же день. Что же ей, сидеть и ждать у моря погоды после такого письма?
Татьяна встретила подругу с распростертыми объятиями.
— Клево! Я, как знала, что ты придешь! Испекла пирог с капустой!
— Ты что, рассчитала кухарку?
— Ну, да, — весело призналась Танюха. — Я ей задолжала за два месяца. Эта стерва решила на меня в суд подать. Хорошо хоть не отравила!
Дом был сильно запущен. С нового года в нем никто не убирался. Татьяне не хватало денег на выпивку, а уж на содержание горничной и подавно. Родственники и знакомые с ужасом думали о том, что будет через несколько месяцев, когда она вступит в права наследства. Татьяна хотела бескорыстно поделиться с Аидой отцовскими деньгами, но та не желала об этом слышать: «Быть притчей во языцех — уволь!»