Долго уговаривать Ивана не пришлось. За одну упоительную ночь он готов был для нее на любой подвиг, а уж за то, чтобы такие ночи повторялись и повторялись…
— Одного не пойму, зачем тебе это надо? Что там можно взять в этой квартире?
— Ничего брать не стоит. Хотя грабеж для отвода глаз неплохая задумка. Пошарь по шкафам, на всякий случай. Может, что-нибудь и найдешь.
— А на хрена? Мне и так хорошо.
Время от времени разговор прерывался. Мадьяр не мог быть слишком долго безучастным к ее телу.
— А знаешь, — признался он, едва отдышавшись, — я соскучился по настоящему делу. Люблю пощекотать себе нервишки. Бизнес — занятие довольно пресное. Эдакое недосоленное и недоперченное блюдо.
— Ну, ты даешь!
— А у тебя разве не так? Просто боишься себе в этом признаться. Не надо лицемерить. Я убиваю, потому что мне это нравится. И пусть от меня не ждут раскаяний и оправданий. Ненавижу, когда распускают сопли!
— А ты страшный человек, Иван.
— Разве? Ты меня не очень-то боишься.
— Ты раньше не был таким. Подобрал меня с улицы, обогрел, приютил.
— Это самая странная история, которая со мной приключилась в жизни. Какая-то загадка без разгадки. Сколько ни пытался узнать, что ты там делала в то утро, бесполезно. Сама ты ничего не расскажешь. И никто из моих друзей, живущих в том дачном поселке, тебя не знает. Ты действительно спала на ходу? Ты лунатик? Но больше это не повторялось, пока ты жила у меня. А еще меня прибила венгерская фраза.
— Со мной это случилось впервые. Поверь, Иштван. Хотя все может быть. Во сне я плохо соображаю. А не объясняла я тебе, потому что себе не могла объяснить. Это самая странная история не только в твоей жизни. Не знаю, заметил ты или нет, как я удивилась табличке при въезде в город. Хотя в твоем рассказе мелькало название города, но я, если честно, не очень-то прислушивалась к твоей болтовне. Так вот, я считала, что мы едем в Челябинск.
— В Челябинск?
— Ну, да! Ведь накануне я веселилась в теплой компании на даче, под Челябинском. Мы изрядно выпили, натанцевались, и меня сморило. Последнее, что помню, начиналась гроза. И самое главное, я засыпала в одежде. Никто бы не посмел до меня пальцем дотронуться.
— В это верю! А остальное — лабуда! Хотя над тобой могли подшутить. Челяба — не Сан-Франциско. На машине, да по ночной магистрали — часа четыре, не больше. Но где же, в таком случае, твои челябинские друзья?
— Какие друзья? Случайная компания. Они даже имени моего не знали.
— Да, бурно протекала твоя жизнь! Зато через недельку уедем во Львов, и там я тебе обещаю мир и покой.
Она прижалась щекой к его плечу, прошептала в полудреме: «Птицы поют, как перед концом света». И уснула.
Длинные, узловатые пальцы Ивана, с легкостью пианиста, набрали код подъездного замка.
Время было выбрано не самое подходящее. На улицах полно народа, много молодежи, ведь рядом университет, а у молодых глаза зоркие, взгляды цепкие.
Он постарался одеться попроще, но внешность у него запоминающаяся, хищная внешность, орлиный нос, глубоко посаженные черные глаза. А еще высокий рост и почему-то солдатская выправка. Шерлок Холмс, со своей дедукцией, сказал бы: «Бывший офицер», и, возможно, даже назвал бы кампании, в которых он участвовал. Но Мадьяр от армии и то в свое время отбрыкался, не говоря уже о военных кампаниях. С недавних пор он считал себя убийцей-романтиком.
Иван поднялся на площадку между четвертым и пятым этажом. Расстегнул саквояж, достал оттуда рясу и крест. Облачился. Зарядил пистолет, надел глушитель. Усмехнулся, вспомнив, какое впечатление произвел на Аиду в этом наряде. Она даже присела на табурет с разинутым ртом. Все-таки у девчонки сдвиг на почве религии! Впрочем, каждому — свое, кому-то нравятся погоны и аксельбанты, а кому-то рясы и кресты.
Он посмотрел на часы и сказал себе: «Пора!»
Всего один лестничный пролет отделял его от заветной цели, а там… Да хоть всю жизнь будет ходить перед ней в рясе и бренчать крестом!
Ему открыли безоговорочно. В этом доме почитали рясу.
— Отец Олег пригласил меня отобедать…
Она скромно опустила веки. Так ее воспитали, стесняться мужчин. Тем более мужчин незнакомых.
— Проходите. Он скоро придет.
Что-то ее насторожило в этом священнике. Что-то было не так в его облике, но она старалась на него не смотреть.
Иван вошел в комнату. Надо было выждать, чтобы она поплотнее закрыла дверь. Перекрестился перед иконой. Огляделся. Аида была права. Поживиться здесь нечем. Та же нищета, что и в квартире, которую он снимал год назад. Вот было времечко! Чем только не приходилось зарабатывать себе на хлеб! И смотри-ка, все возвращается на круги своя. Все в этом мире покупается ценой… Короче, без «пушки» нечего рыпаться!