В отличие от многих коллег, занимавшихся тем же самым бессознательно, Константин Алексеевич Лемехов вполне понимал свою роль, однако своей осведомленностью не тяготился и шел по жизни, что называется, с высоко поднятой головой.
Во-первых, он закончил Дальневосточный университет и стал юристом. Во-вторых, в наследство от деда с бабкой ему досталась неплохая трехкомнатная квартира во Владивостоке на улице Ломоносова. В-третьих, ему сравнительно легко удалось пережить период ломки государственного строя и в двадцать восемь лет стать преуспевающим адвокатом. В-четвертых, у него была жена — красавица и умница, единственным недостатком которой муж мог признать только отсутствие у нее кулинарных способностей. И, наконец, Константин был очень здоровым — никогда ничем не болел — и сильным человеком, способным гнуть пальцами гвозди и подковы. Правда, воинскими искусствами он не занимался, хотя спорт любил: два раза в неделю ходил на тренировки по минифутболу в спорткомплекс «Дальневосточник».
И еще он был посвященным второго уровня — принципалом, то есть человеком, соблюдающим принципы, который знал об истинном предназначении разумных существ больше, чем рядовые граждане. Посвящение произошло еще в двадцать один год, когда он учился на третьем курсе университета и стал сначала слышать голос, а потом видеть странные сны, большинство которых не помнил потом, но точно знал, что это — информация не для него. Для тех, кто подсоединялся к морфеосфере Лемехова, к его подсознанию, как к телефонной линии.
Беда пришла нежданно, хотя сам Константин не был виноват ни в чем: что-то случилось там, в горних высях, откуда по незримому лучу приходили сигналы и куда потом уходили, после усиления в «генераторе», коим служила голова Лемехова. А может быть, причиной сбоя оказался и сам инструмент ретрансляции, то есть тот же мозг, позволивший Константину создать измененное состояние сознания, в результате чего он впервые в жизни запомнил сон. Удивительный, необычный, яркий и цветной сон.
Начался сон с ощущения полета: Константин мчался сквозь пустоту и мрак с огромной скоростью, пронизывая космос и попадавшиеся на пути плотные скопления материи, пока спустя несколько мгновений не вонзился в сияющую голубизной и золотом сферу, которая вдруг развернулась в планету.
Планета оказалась Землей, судя по ландшафту, представшему перед глазами Константина. Он приземлился на берегу неширокой прозрачной реки, покрытом крупнозернистым опаловым песком. За спиной Константина начинался угрюмоватый елово-сосновый лес, другой берег был выше и весь одет в розового цвета каменные плиты, над которыми возносился частокол жутких статуй.
Здесь были драконы с почти человеческими головами, гигантские полульвы-полулягушки, ягуары со слоновьими ногами и кошмарные твари, либо похожие на помесь гигантских насекомых с земноводными, либо вообще не похожими ни на одно живое существо. Но самым высоким среди них было каменное изображение лемура с умными, словно живыми, глазами, взиравшего на статуи пониже с видом утомленного полководца.
Каково же было удивление Константина, когда эта каменная скульптура вдруг ожила и, повернув к нему голову, посмотрела на человека с высоты трех десятков метров. Затем протянула через реку длинную лапу, покрытую блестящей серо-седой шерстью, с тремя золотыми ажурными браслетами, и раскрыла почти человеческой формы ладонь, на которой лежал мерцающий прозрачный кристалл с мигающей сиреневой искрой внутри.
— Передай преемникам, — гулко пророкотала «статуя» лемура.
Константин в ответ протянул свою невероятно удлинившуюся руку и, не спрашивая ни о чем, взял кристалл, превратившийся вдруг в мохнатого таракана. В данный момент он знал, что это за «таракан» и кому предназначена информация.
В следующий миг его подхватила неведомая сила и унесла в космос. Сон закончился. А когда Константин проснулся, внезапно обнаружил, что помнит его, а главное, знает, что именно должен был передать каким-то «преемникам» гигантского лемура. Это был массив информации о готовящемся на Земле «биологическом перевороте». Человек должен был исчезнуть, как господствующий интеллектуальный вид, а его место должен был занять другой разумный вид — насекомые.