— Ит! — взревел татарин. — Стой, собака!
Подняв коня в намет, он пустился следом. Девчонка бежала что есть мочи, но далеко ли уйти пешему от конного? Вот татарин нагнал ее и уже перегнулся с луки седла, выставил пятерню, чтоб схватить беглянку за шиворот, но в этот миг навстречу ему поднялось как из-под земли страшное лицо уруса. Конь татарский шарахнулся в сторону, не удержался на гряде и грохнулся оземь на бок, да так, что десятник Ахмед вылетел из седла и разбил голову о межевой камень. Не видать ему больше своего виноградника!
Алешка Воротынский, раненный татарской стрелой, доскакал до берега Москвы-реки и здесь не выдержал, сполз, с коня и, тщетно стараясь унять кровь, льющуюся из раны, залег между гряд капустных, а коня отпустил, побоялся, что крымцам достанется, а так — может, до своих добежит. Тут и наехал на него татарский десятник, да только Алешка слово такое знал — скажет, и конь как чумовой в сторону шарахается. Вот и сгинул десятник, будто и не бывало его. Алешка подошел к мертвому татарину, пошарил в сумах, перекинутых на чересседельнике под попоной (конь валялся тут же со сломанной ногой), срезал с пояса татарина кошель с монетами, хотел взять кафтан ордынский, да он весь кровью перепачкан. — Тьфу, гадость! Ну ладно. После этого Алешка отковылял к берегу реки и сел там на песок у воды. Ему стало худо, голова потяжелела и сама собой клонилась к земле, раненое плечо болело все сильнее и кровь продолжала идти довольно сильно. В глазах мутилось, блещущая голубая гладь реки под уже вечереющим небом расплывалась тысячью бликов и неслась куда-то, а куда? Алешка сидел-сидел у воды, а потом и завалился набок, и головой в мокрый песок.
Вечер стлался над пустынными равнинами Замоскворечья. Все, что было здесь живого — сгинуло, сгорело в пламени татарских пожаров и развеялось в дым над притихшей, посуровевшей Москвой. Московский царь Феодор Иоаннович, последний, слабоумный царь великой и древней династии, лежал под медвежьей шубой, так как с утра, по обыкновению, занемог, на широкой лавке в горнице у своей жены Ирины, родной сестры правителя Годунова. Ирина сидела тут же, на лавке, у изголовья царя и читала по большой, в кожаном переплете с золотыми застежками и эмалевыми бляшками книге, Жития святых. Она только что прочла о мученичестве одного из первых христиан, которого, как явствует из описания и жгли огнем, и поднимали на дыбе, и колесовали, а потом отрубили голову и тело бросили на съедение диким зверям. Пока дело шло о пытках и мучениях, царь Феодор Иоаннович помалкивал и только сопел под своей шубой. Но вот великомученика привели и поставили пред очи некоего могучего ересиарха, и ересиарх, увидев, в сколь жалком положении находится святой, насмешливо сказал ему: «Ты ли возомнил себя посланцем Господа?» На что не дрогнувший святой ответил: «Не мы выбираем участь свою, но Господь все видит, все слышит, без него же ни один волос не упадет с головы моей. Он только есть мне суд и правда». Ересиарх, услышав эти слова, захохотал прегромко и воскликнул: «Что ж, ты скоро предстанешь пред Его судом, ты сам этого хочешь!» И взяли несчастного мученика и, надев на него ошейник железный, повели его в изгородь к львам и тиграм, но те не тронули его. Повели его в клеть к шакалам и гиенам, но и те расступились перед ним. И бросили его в водоем к крокодилам, прежде измазав кровью убитой свиньи, но и крокодилы не тронули его. И тогда повели его в место, где содержались прокаженные, и сказали им: «Вот святой! Он говорит, что Господь послал его. Если это так, он излечит вас». И приползли к нему прокаженные со всех сторон, и стали касаться его и тереть об него свои язвы, и целовать его, и говорили: «Излечи, излечи нас словом Господним!» Он же отвечал им: «Не я, но только единый Господь может излечить вас. Молитесь Ему, покайтесь во гресях ваших и будете прощены».
Прокаженные же, видя, что он не хочет лечить их, воспылали дикой злобой и, схватив палки и каменья, начали бить святого, и плевали ему в лицо, и заушали его, и рвали на нем волосы, и едва не убили его. Тут явилась стража и спросила у прокаженных: «Ну что, излечил он вас?» Прокаженные завопили: «Нет, он обманул нас! Он не святой, а обманщик! Распни! Распни его!» И вывели святого на площадь, а день был праздничный, и на площади был базар. И вышел ересиарх и спросил у народа: «Что делать с этим лжепророком?» И народ весь кричал: «Распни! Распни его!» И сказал ересиарх торжествующе: «Вот, теперь ты слышал волю Господа? Глас же народный — суть глас Его!» Святой же ответил ересиарху: «Обманув народ, обманул ты Бога, нечестивец, а заблудшие овцы не ведают пути истинного». И бросилась стража на святого, и распяли его, а после, отрубив голову, кинули тело на съедение диким зверям. На этом месте царь Феодор Иоаннович заворочался под шубой, заплакал как ребенок. Ирина отложила книгу в сторону и, наклонившись к царю, сказала ему: «Ну что ты, что ты, батюшка, Господь добрый, он всем праведникам уготовил Царствие Небесное!