Хан татарский Казы-Гирей, как услышал крики «Иблис! Иблис!», выбежал из шатра, но уже не увидал небесного дива. Блюдо черное невидимо унеслось за облака. Но всполох в ордынском стане не прекращался. Страшный грохот, доносившийся со стороны Москвы, заставлял предполагать, что урусы пошли в битву. С вершины коломенского холма хан видел московские стены, которые все были озарены вспышками крепостных орудий. Ему донесли, что к Коломенскому приближается неведомого числа конное войско, а орда бежит, невозможно собрать даже охранную тысячу ханской ставки.
— Где мой возок?! — заорал хан. — Возок!!! Собачье отродье! — и, не обращая внимание на боль в раненом плече, на то, что был плохо одет, бросился с холма вниз по узкой стежке в направлении к обозам.
Великое бегство татар из-под Москвы свершилось. Конным дворянам Василия Янова не пришлось даже срубиться с ордынской сторожей. Все бежали сломя голову, как безумные. Бросили все награбленное добро, бросили весь полон, бросили турские пушки. Ханская ставка, мурзы и царевичи бросили шатры богатые. Припасы воинские, доспехи, оружие, узорчатые ткани и нарядное платье богатых ордынцев и бе-серменских купцов, что шли вместе с крымским войском, намереваясь перекупать богатую добычу и полон, — все, все было брошено в страшном беспорядке, великом всполохе, который объял крымский стан.
Когда русские всадники подскакали к коломенскому холму, в бывшем ордынском становище царила полная тишь. Лишь выли брошенные напуганные собаки, да кой-где бродили потерянные лошади. Русская тысяча простерлась полумесяцем по луговине у холма, и в наступающих предрассветных сумерках четко выделялись черные силуэты всадников. Воевода Янов наказал дозорным обскакать ордынский стан, посмотреть — нет ли там кого. Вскоре сторожа вернулась, всадники были веселы, занимающаяся заря золотила их лица, и золото светилось в русых волосах.
— Батюшка воевода! — кричал дозорный десятский. — Нет николи нехристей, а все добро брошено! Добра-то, добра — неисчислимо!
— Ладно вам, крохоборы! — зычно крикнул тысяцкий Янов. — Сказывайте, как там полон русский, целы ли люди наши?
— Весь полон жив и здоров, все и женки, и мужики наши, и детки — все счас путы режут, разбега-аются! — аж запел десятник. Конь под ним плясал, и казалось, не было бессонной ночи, тяжкого ожидания битвы, бешеной скачки к Коломенскому.
— Ну, добро, — воевода неторопливо, в окружении своих бойцов поехал по татарскому обозу. Вскоре он уже был у толпы русских полоняников. Полоняники уже освободились от пут, коими были связаны на ночь, и теперь сторожко оглядывались вокруг, боясь еще разбегаться. Внимание Василия Янова привлекла молодая женка, красовитая, в холщовой длинной рубахе, со светлыми волосами и с ременной петлей на шее, которую она еще не успела содрать — крепко вяжет орда. Он подъехал к ней, хотел спросить что-то, как вдруг к нему споро подскакали два всадника, а на передке у одного из них сидела девчонка махонькая, та самая, которую Алешка Воротынский в гуляй-город посылал. Женка та, как увидела девчонку, то как закричит, да как бросится к ней, да как схватит ее прямо с конской холки, да слезами зальется. Воевода спросил:
— Что, никак, дочерь это твоя?
— Дочка, дочка моя единственная, — заливалась слезами женка, — давеча захомутали меня ордынцы, а она бежала, куда не знаю. Я уж мыслила — ввек ее не увижу, кровиночку мою.
— Ладная у тебя дочка, — молвил воевода. — Она нынче дело великое сделала, воина моего, сына боярского спасла.
Он помолчал немного, а потом запустил руку в кошель, что на поясе у него висел, вытащил пригорошню серебряных рублей, взял женщину за руку и вложил деньги ей в ладонь.
— Возьми, — молвил он глухо, — избу себе отстроишь, а может, и мужа найдешь.
Он уже отъехал от толпы полоняников, когда вдруг обернулся и еще раз посмотрел на светловолосую женщину с ременной петлей на шее и маленькую девочку рядом с ней.
Уже совсем рассвело. Летнее утро над Москвой было какое-то теплое и тихое одновременно. Из русского стана у Данилова монастыря подошли новые отряды конного войска. Следом за ними валила пешая рать. Годунов правитель распоряжался вовсю, от него во все концы скакали конные вестники с поручениями да приказами. Василия Янова с его отборной тысячей уже не было в Коломенском. Он ушел в угон за татарами, преследовать отступающую орду.