Хан Казы-Гирей задержался на переправе через Пахру. Как стали переправлять его возок, то никак не могли плот сколотить, а русские — вот они. Спешно набрали царевичи татарские охранную тысячу, всех собрали, кого смогли, и навстречу Янову их бросили. На широких лугах вблизи тихой, мелководной Пахры разгорелась последняя битва. Янов посмотрел на близящихся татар, махнул рукой своим сотским.
— Руби их всех, мать их в душу!
Русские конники неторопливо, на рысях, рассыпались широкой волнистой линией, вынимали сабли, готовились рубиться.
Молодой татарский воин Аслан первый раз был в набеге на Русь. Ему было семнадцать лет, он жил в ауле близ Кафы, там, где виноградники устилают сизозеленым ковром тесные горные долины и круто обрываются к морю. Там, бывало, режешь спелые, зрелые янтарные кисти и смотришь на море, на голубую блещущую гладь. А там по глади морской весело бежит белый кораблик куда-то далеко в сказочные страны. Каждый год уходили молодые татарские воины-аскеры в ханское войско. А ханское войско уходило в набег на неверных. Так было заведено от века, и никогда не задумывался Аслан, а правильно ли это. Человеку не надо много думать. Аллах все обдумал, когда создавал этот мир. Так всегда казалось Аслану, и весело было ему идти по русским землям, весело было рубиться у стен гуляй-города, тащить в полон русских девок, весело было есть печеную на углях конину. Молодому все хорошо. Но вот теперь, когда страшные урусы на гнедых рослых конях приближались неторопливо к нему и сам он неудержимо летел встречь им, тут ему стало страшно, и сабля невольно каменела в руке.
Алексашка Трепьев уже заранее выбрал себе супротивника. Этот вот молодой сопливый ордынец для начала рубки был неплох. Надо же поразмяться для начала. Он неторопливо крутил саблю над головой, разминал руку. Вот уже ордынец рядом, он торопится, дергает коня, раньше времени пошел в намет, замахнулся и пролетел мимо. Тут Алексашка скосо наотмашь махнул саблей, и голова татарского аскера, как деревянная чушка, отлетела в траву. Последнее, что поблазнило Аслану, — виноградник над голубым блещущим морем и белый кораблик в солнечной дали.
Татары не выдержали прямой рубки, скоро рассеялись по лугам, много их было порублено у берегов Пахры. Но хан Казы-Гирей утек-таки на правый берег.
Второй раз русские конники нагнали ставку Казы-Гирея уже у крутого песчаного откоса Оки. Мишка Нагай остановил коня у самого обрыва. Внизу копошились ордынцы, спешно грузили ханский возок на плот. Сам хан уже отплыл на лодке на другой берег. «Эх, — подумал Мишка, — утек царь крымский, теперь уж его не достать. За Оку угоном не пойдем. Ну уж хоть возок».
Он заставил коня подойти к самому обрыву и здесь спускаться по узкой, еле заметной тропке. Песок под копытами коня осыпался, легко было и сорваться с откоса, но уж больно хотелось взять богатую добычу. Да и за ханский возок небось Калитой денег пожалуют. Как снег на голову обрушились конные дворяне русские на ордынцев. Те и не пытались отбиваться. Сразу подняли руки, закричали: «Аман!» Лишь один злой ордынец забрался на крышу возка, все сабелюкой махал, ругался зло. Ну, позабавились с ним ребята. Подкололи пикой под зад да так на пике сохнуть и подвесили. Он не сразу помер, еще долго бородой тряс. А другие ордынцы смотрели на него равнодушно. Ханский возок с богатой добычей торжественно повезли в Москву. Сам правитель Годунов саморучно возложил гривну серебряную на шею Мишке Нагаю. И то сказать — впервой такую добычу у крымцев брали. Чуялось, не бывать орде боле на Москве, уж больно победа велика.
Правитель России великий боярин Борис Феодорович Годунов возвращался из войск в Москву. В стольном граде ему уже был уготован неслыханный прием. И царя Ивана Грозного так не встречали. На всем пути от Коломенского до Москвы стояли стрелецкие полки, боярское ополчение, дворянская конница. Патриарх с высшим духовенством в золотых одеждах, кои только два раза на год надевают, на литургии в Рождество да на Пасху, вышел за черту города встречать героя великого. Царь Феодор Иоаннович ждал, волнуясь, своего шурина в Благовещенском соборе московского Кремля, где должна была быть пета торжественная обедня. Сияла сказочно убранная икона Донской Божией Матери. Царь в память молитвы своей всенощной повелел воздвигнуть особую обитель для иконы, обитель ту назовут Донской. Богатые дары ждали Бориса, среди них была золотая чаша, которую в 1380-м году от Рождества Христова на Куликовом поле русские ратники в мамаевом шатре взяли. Золотую гривну превеликую, на золотой же цепи царь готовился возложить на плечи Бориса Годунова. Земли, имения, крестьяне — это уже не в счет. Богатейшим человеком в государстве Российском становился Годунов. А был ли счастлив он тогда?