Посреди довольно обширного зрительного зала сидела стайка долговязых девчушек, уставившихся на еще более долговязого тощего парня, который стоял в дальнем углу сцены и с закрытыми глазами посвистывал на блок-флейте нечто довольно тоскливое. В ближнем углу сцены, свесив ноги, беседовали трое парней. У двоих на коленях покоились гитары, а у третьего — тетрадка, в которой он, не прерывая разговора, что-то строчил.
Я подошел к слушательницам и тихонько спросил:
— Девушки, где тут Сапсаныча можно увидеть?
Девушки, как по команде, разом повернули ко мне свои совсем еще юные, но жутко серьезные мордашки. У каждой на лбу красовалась косичка из разноцветных ниток, что еще больше усиливало их воинственно-бунтарский вид. Было же как-то в Китае восстание Красных повязок? А это, видимо, революция Разноцветных косичек.
— Вон он, интервью берет, — снисходительно объяснила одна из поклонниц блок-флейты, зябко поведя плечами. — Только вы подождите немного, он сейчас тоже должен сыграть…
Я послушно подсел к девчонкам. Действительно, весьма скоро долговязый флейтист утомился, после чего интервьюер вместе с интервьюируемыми поднялись на ноги, Сапсаныч засунул в какую-то драную котомку свою тетрадку и обратился к подошедшему солисту:
— Баня, дал бы подудеть, что ли!
Оказывается, таким изможденным солиста сделала безграничная любовь к парной, подумал я. Между тем Сапсаныч взял в руки флейту и заиграл — в отличие от своего предшественника, глядя прямо на нас.
Я не очень разбираюсь в этом инструменте, но, по-моему, играл он скорее вдохновенно, чем умело. Больше, чем игра, меня поразило открытое и доброе лицо «пернатого хищника». Мне, знаете ли, довольно часто приходится видеть прямо противоположную категорию лиц…
Но вот он опустил флейту, и одна из моих соседок вздохнула:
— Нет, зря он на радио свинтил…
Я встал со своего места, но не успел сделать в сторону сцены и трех шагов, как радиожурналист подошел ко мне сам.
— Здравствуйте, вы ко мне? — широко улыбнулся он, протягивая большую ладонь.
— Здравствуйте, — слегка кивнул я, отвечая на неожиданно крепкое рукопожатие, по моим понятиям, не вязавшееся с его хипповатой внешностью: недолатанные джинсы, жилетка, кожаный шнурок на шее, такой же — на лбу; заметная только вблизи светло-русая бородка… — Если вы — Сапсаныч, то к вам.
— Ко мне, — подтвердил он. — А по какому делу, можно узнать?
— Разумеется, только, если не вы не против, наедине. Хорошо?
Юноша кивнул, сходил за своей сумкой, набросил на плечи укороченную солдатскую шинель без погон, и мы покинули зрительный зал. Нам в спину заиграли гитары.
В коридоре я представился, объяснив, что меня интересует все, касающееся Стаса Судакова.
— Святое дело, — вздохнул он. — Славный был парень… Я в вашем распоряжении, Валерий Борисович. Где будем разговаривать? Может, кофе выпьем? Тут напротив харчевня.
— Не возражаю, — согласился я. — Кстати, позвольте узнать, как вас все-таки зовут? Уважаю псевдонимы, но…
— Да все просто на самом деле. — Он поднял бровь и поправил висевшую на плече котомку — ни дать ни взять молодой ветеран «той единственной гражданской». — У меня классическое имя-отчество — Сан Саныч. Дальше понятно. А в околомузыкальной среде псевдоним закрепляет, если можно так выразиться, «клановую принадлежность». Я пишу в основном о местном роке, веду передачу на «Радио-A», и мне это необходимо. Да и люблю я это дело…
— Спасибо за разъяснение, — сказал я, вторично вступая в схватку с врагами Запада — то есть, прошу прощения, с вратами «Запада». — Признаться, ваш псевдоним меня слегка озадачил. Во внешности у вас, Александр, уж извините, ничего хищного нет.
— У меня братец есть, вот тот — хищнюга, — сообщил молодой сотрудник «Радио-А». — Давайте по переходу — вон она, харчевня наша…
Мы воспользовались подземным переходом и вышли почти к самому крыльцу «харчевни» традиционного для советских времен «аквариумного» дизайна.
За стеклянными стенами стоял довольно приятный запах снеди, играла негромкая и почему-то знакомая музыка. Следуя за уверенно планировавшим к прилавку миролюбивым хищником из числа сапсанов, я напрягся — и вспомнил.
— Саша, это случайно не «Юрайя хип»?..
Александр даже обернулся, и я понял, что вырос в глазах юноши метра на два с половиной.
— Да, «День рождения волшебника». Уважаете?
— Когда-то ночи напролет слушал. А разве теперь их не забыли?
— Классика бессмертна, — склонил голову Саша, застыв на мгновение. Я случайно глянул в его раскрытый бумажник, и понял, отчего в обеденный час он собирается довольствоваться кофе. Не годится, мой юный друг!