Кстати, когда я привыкла к телепатии, меня перестал удивлять эффект, который возникал во время этих вечеринок. В гостиной находилось человек двадцать, а то и больше. Они думали друг другу — как люди друг с другом говорят. Но мысли — это все-таки не слова, они не заглушают друг друга, не путаются, как при обычном разговоре. Гул множества мыслей был удивителен — я слышала всех сразу и понимала каждого в отдельности, без всякого труда. Это было очень необычно, пока не стало простым, как все на Марсе.
Женщины обсуждали хозяйственные проблемы, здоровье, и больше всего — беременность моей хозяйки. Беременность была здесь предметом невероятной гордости. Меня, мое происхождение, мое присутствие не обсуждалось никогда. Но меня не игнорировали — вовсе нет. Если бы я «задумала» с кем-то из гостей, мне бы обязательно ответили. Безупречно вежливо, и с готовностью. Но я не делала этого. Никогда. Ни разу.
Как одевались на Марсе мужчины, я уже сказала. Женщины придерживались примерно тех же пуританских взглядов на моду. В доме собирались представители местной буржуазии, но я ни разу не увидела ни на одной женщине украшений. Никаких излишеств — ни кружев, ни перьев, ни мехов. Никаких отделок на платьях. Платья были сшиты по фигуре, не слишком короткие, не очень длинные. И всегда однотонные. Черные, белые, или голубые — неизменно однотонные. Тот же принцип соблюдался во всем — никаких украшений. Цвет в чистом виде, и только.
Я как-то спросила хозяйку, есть ли на Марсе живопись. Спросила потому, что подумала — наверное, тут бы имел успех «Черный квадрат» Малевича. К тому же ни разу, ни в одном доме я не видела картин. Она меня не поняла. Я объяснила, что на Земле дома украшают произведениями искусства, рассказала о картинах. И все-таки она меня не поняла. Я слышала смутный, бесформенный вопрос, который она обратила ко мне, и ощущала свое бессилие. И одиночество. И их превосходство. Потому что живопись — будь она великолепна или низкопробна была им просто не нужна. Так же, как и музыка. Я ни разу не слышала ни единой мелодии, кроме песен ветра. Зато было что-то вроде книг — хозяин много читал у себя в комнате. Но только являлись книгами в нашем понимании. Это были мысли. Хозяйка не очень старалась мне объяснить, каков принцип чтения. Думаю, она была уверена, что я не пойму — ее ответ звучал высокомерно. Но как бы то ни было, я очень сомневаюсь, что эта литература служила для развлечения. Или, что это были стихи. Я сделала эти выводы из одного разговора, когда речь невольно зашла о литературе.
Однажды, когда ее беременность уже подходила к концу, хозяйка задала мне еще один неожиданный вопрос. Я вообще не думала, что это может ее волновать, но… Она спросила — как земляне представляют себе марсиан?
— Они думают, что вас просто нет, — ответила я.
Мне показалось, что она обрадовалась. То ли они в самом деле нас боялись, то ли это показалось ей удачной шуткой. И наверное, она расскажет ее подругам, когда они соберутся на очередную вечеринку. Безмолвную вечеринку — ни музыки, ни смеха. Только вой ветра за стеклами, четкие удары песка в стены дома, симфония множества мыслей. Черные фигуры мужчин, сосредоточенно перекладывающих яркие перья. Она подумает подругам: «На Земле считают, что нас просто нет.» Свежая шуточка, несколько рискованная, поскольку упоминалось слово «Земля». И она подумает об этом, когда я отойду подальше. Из деликатности.
Так или иначе, я решила быть объективной — на Марсе этому учишься быстро. И рассказала, что существует род литературы, повествующей о жизни на других планетах. О Марсе написано немало. Я передала ей некоторые подробности из «Марсианских хроник» Брэдбери.
— Он писал, что вы можете произвольно изменять внешность, что в городах у вас стеклянные башни и глубокие каналы, что марсиане смеются серебристым смехом, слушают музыку, что вы катаетесь на песчаных кораблях, носите маски, развевающиеся длинные одежды, а дети играют с дрессированными пауками…
Она сосредоточенно слушала. А потом задала вопрос — откуда он все это взял?
— Он это придумал, — ответила я.
— Зачем?
Я попыталась объяснить. С тем же успехом, как и необходимость живописи, музыки, прочих видов искусства. Как пыталась объяснить земную любовь к украшательству. Нерациональную. Бессмысленную — с точки зрения марсиан.