— Своего любовника ты должна незаметно окропить приворотной водой.
— Что за вода?
— Которой обмоют покойника.
— Какого?
— Любого.
Эльга была готова к невероятному и даже чему-то потустороннему, но лежащему в русле моды. Заговоры, улавливание звуков, тени на фотографии, черная аура, в конце концов, кофейная гуща… Приворотная вода ее смутила.
— Эту воду дадите? — спросила Эльга.
— Нет, сама добудешь.
Помолчав, Эльга выдавила идиотский вопрос:
— Где же я возьму… покойника?
— Поезжай в морг Ипатьевской больницы.
— А дадут?
— Купи у санитара, он там один.
— Сколько воды нужно?
— Немного, баночку.
Прием окончился. Но Эльга ждала чего-то еще. Предложенный способ колдовства показался ей примитивным, слишком экзотичным. Спросила с надеждой:
— И поможет?
— Давай аванс, — грубо потребовала колдунья.
После суточной беготни без сна, отдыха и еды — пара бутербродов с пепси не в счет — Леденцов знал, что его глаза порыжели, как и шевелюра. Можно идти отсыпаться, но он сел за стол: была такая работа, на которую тратить оперативное время и свежую голову просто-таки жалко. Разборка накопившихся бумаг. Поедет домой на часик позже…
Он взял папку. Такое впечатление, что сует туда листок всяк входящий. Да нет, не всяк входящий — на каждой бумажке имелась пометка начальника уголовного розыска, либо начальника РУВД, либо его замов.
«Муж бьет меня почти ежедневно, то есть систематически, но на первый раз я ему прощаю, и мое заявление прошу не считать».
Майор знал, чем кончаются эти прощания: сперва она заберет свою жалобу, а потом «скорая помощь» заберет ее с пробитой головой.
«Сцапали меня якобы за странное поведение. В какой век мы живем? Во времена инквизиции могли арестовать, если человек мешал суп против движения солнца…»
Из приложенного рапорта милиционера следовало, что жалобщик не суп мешал против движения солнца, а в столовой тарелку супа вылил на голову собутыльника.
«Находясь в изоляторе временного содержания как подозреваемый по статье 161 часть 3, прошу, пока не отправили в СИЗО, отпустить меня на сутки домой, поскольку хочу дать совет детям, как жить честно и по совести».
Хорошее, но запоздалое желание: статья 161 — это грабеж, по которой он судим уже трижды, включая все ее отягчающие пункты.
«Господа милиция! Как понимать беспрерывные амнистии? Тогда уж лучше не сажать вовсе. Наши правители ведут себя как Иван Грозный: когда выбрал себе в жены боярышню Анастасию Захарьину, то выпустил всех заключенных».
Под этим письмом майор подписался бы двумя руками: лучше совсем не сажать, чем посадить да выпустить. Профанация борьбы с преступностью.
«В нашем городе орудуют бандитские группировки — тамбовская, солнцевская, уральская, казанская, ростовская… Что, сколько городов в России, столько в городе и бандитских шаек?»
Именно!
«Хочу подать сигнал, что стоящие у ворот Троицкого кладбища нищие, не нищие, а лженищие…»
Не все же там лженищие. Тогда это не сигнал, а лже-сигнал.
«Почему милиция не обращает внимания на открытые сборища мафиозных бандитов? Шестого мая церквушку, что на Троицком кладбище, вдруг окружили импортные автомобили, здоровенные парни в кожаных куртках и девицы панельного вида. Православный народ отпрянул, крестясь…»
Все правильно: мафия крестила ребенка своего авторитета. Не запретишь. Правда, непонятно, зачем бандитам церковь и Бог? С ними же Сатана.
«Сообщаю уголовному розыску про случай на похоронах старушки Авдониной. Ведь страшно говорить. Люди осеняли себя крестным знамением. Могила разверзлась! Хоронить на Троицком кладбище своих близких народ остерегается…»
Леденцов позвонил по местному капитану Оладько:
— Виктор, Троицкое кладбище опекаешь?
— Да.
— Что там случилось?
— А что там случилось? — удивился Оладько.
— Могила разверзлась?
— Ну, разверзлась, — признался капитан с неохотой.
— В каком смысле?
— Работяги халтурят.
— Обвалилась, что ли?
— Наоборот.
Леденцов помолчал, накапливая злость:
— Виктор, ты мне за ухом не щекочи. Скажи прямо, что хочешь криминал скрыть от учета.
— Отнюдь, товарищ майор. Гроб с бабушкой зарыли, цветы положили, постояли и уже хотели расходиться. А могильный холмик вдруг возьми и зашевелись. Ну, народ и струхнул.
— Почему же холмик зашевелился?
— Она лезла оттуда, задыхаясь…
— Бабушка? — перебил Леденцов.
— Ее собака, товарищ майор. Небольшая, мельче таксы. И тоже желтенькая, под цвет земли. За хозяйкой полезла. Не пойму, как работяги ее не заметили. Ацетон распоряжался…