— Молодец.
— Ацетон?
— Собака. Как же не задохнулась?
— Ацетон, лодырь, могилу вырыл неглубокую.
Они знали, что говорят не о главном: собирался, буквально копился материал на директора кладбища, берущего взятки за могильные места, за право на подхоронку к родственникам, за землю песчаную или глинистую, за оградки и гробы… Кладбищенская мафия. На горе делались большие деньги. Не зря бандиты крестили ребенка в кладбищенской церкви — друзья директора.
— Распустил ты их, — вздохнул Леденцов.
— Кого?
— Усопших.
И как довесок к собаке, вылезшей из могилы, майор прочел выдержки из рапортов и донесений. Оладько хмыкнул:
— Обычная кладбищенская кутерьма.
— Неужели обычная?
— Товарищ майор, в еженедельнике напечатана история покруче. В Перу мумия изнасиловала женщину.
— Нетрезвая?
— Кто, мумия?
— Нет, женщина.
— Статья называется «Разбуженная страсть вождя инков». Женщина, археолог, открыла гробницу… Мумия сзади и прыгнула. Археолог упала, на нее навалились кости, запах тлена, содрали одежду. Чувствует, что насилуют. И потеряла сознание. Очнулась седой.
— И что? — заинтересовался Леденцов.
— Женщину обследовал психиатр — норма. Обследовал гинеколог: не только факт полового контакта, но и беременность.
— Ну, тогда Троицкое кладбище — райское местечко, — заключил Леденцов.
Приемная начальника отдела специсследований никого не принимала — ученые не шли. Главным образом, из-за отсутствия ассигнований. Впрочем, одного принимала постоянно — младшего научного сотрудника Игоря Аржанни-кова. Он вошел своей походкой вразвалочку: казалось, вот-вот повалится то на один бок, то на другой, да вовремя подставлял ноги. Эльга поморщилась:
— Игорь, ты родился в деревне.
— Я родился в нашем городе.
— В деревне ты бы прижился.
— Это почему же?
— У тебя походка кулацкая.
— Эльга, я демократ.
— С какого же боку?
— Меня еще на первом курсе исключили из комсомола.
— Рисуешься? Ты делал товарищам курсовки за деньги, тебя сперва излупили, а потом исключили из комсомола.
— Я внедрял рыночные отношения, — упрямо повторил Аржанников и насыпал перед ней холмик шоколадных конфет.
— Придется сделать кофе, — вздохнула Эльга.
Они перешли в часть комнаты с плетеной мебелью. Игорь одернул свитер цвета преющего салата — радушие секретарши его удивило. Кофе именно для него? Не из-за конфет же.
— Эльга, когда я разбогатею, подарю тебе букет гладиолусов с кофейным запахом.
— Разве такие есть?
— Вывели в Молдавии.
— И когда ты разбогатеешь?
— Мне кажется, что в этом году.
— Почему именно в этом?
— Год выглядит, как денежная сумма — 2000.
Эльга знала, что Игорю не разбогатеть, как, скажем, ее записной книжке не стать компьютером. С такими-то круглыми и глупыми глазами, в таком свитере, выуженном из болота… Ему в прошлом году выпала редкая удача поехать на стажировку в Париж — молодежь разбежалась, и послать было некого. Игорь отказался, занявшись продажей какой-то бронзовой чеканки. Воробей в руке для него оказался дороже синицы в небе.
— Игорь, дело не только в деньгах.
— А в прошлый раз ты держала речь о дорогих ресторанах, иномарках и загрантурах.
— Разве я влюбилась в Лузгина за деньги?
— За сексапильность? — усмехнулся Игорь.
— Понимаешь… Он выделяется из стада.
— Внешностью.
— Нет, перспективой.
— Ему сорок. Открытия делаются в молодом возрасте. В Германии профессора после пятидесяти гонят на пенсию.
— Лауреаты Нобелевских премий — мальчики?
— Лузгину до Нобелевской далеко.
— Игорь, мужчина не бывает молодой или старый, хороший или плохой. Мужчина или сильный, или слабый.
Эльга распахнула окно, впустив в приемную весну, точнее, уже лето — первое июня. Аржанников смотрел на девушку, на ловкость рук, заваривавших кофе; на светлые волосы, пушившиеся по-летнему согласно первому июня; на зеленые глаза, спокойные, без электрической искры… Но больше смотрел на разрез юбки, в который нет-нет да и выглянет нога выше колена. Тогда по телу Игоря тоже пробегали электрические искры. Какие там искры — киловатты шарахали в голову.
— Игорь, как твоя мама?
— Слабеет.
— А Ираида?
— Без колдуньи давно бы умерла.
Эльга придвинулась и посмотрела, как ему показалось, жалостливо. И спросила почти томно, от чего он еле удержался от движения бросить руку на приоткрывшееся колено: