Разговор вышел напряженным оттого, что похищение детей в последнее время выросло до состояния проблемы. В их районе на частной квартире функционировал тайный родильный дом: мамашам за рожденного и оставленного ребенка платили по тысяче долларов. Зимой Леденцов накрыл одно агентство, продававшее ребят за границу по двадцать тысяч долларов за ребенка. В государственном родильном доме уже дважды объявляли женщинам, что они родили мертвых детей, — живехоньких младенцев продавали в руки заказчицы. В городе висели объявления «Семья усыновит будущего ребенка».
— Что есть? — спросил Рябинин.
— Свидетели и убедительный портрет. Сперва сделали фоторобот, а потом поработал художник.
Капитан рассказал про допросы двух парней и работников булочной и положил на стол размноженный портрет. На Рябинина из-под, вернее, из-за растрепанных волос смотрели большие пустые глаза: художник смог сделать портрет, но не смог наполнить его взгляд смыслом.
— А коляска? — спросил Рябинин.
— Брошена в сквере. Отпечатки пальцев смазаны.
— Версия?
— Навалом. Первая: ребенок на продажу.
— Кто этим промышляет, у того не только прикид богатый, но и машина есть.
— Религиозная секта.
— Нет их в нашем районе, да и в городе не слышно.
— Лишилась своего ребенка во время родов.
— Она, вроде бы, не первой молодости, — опять усомнился следователь.
— Или умер собственный ребенок.
— Как замена? Вряд ли мать, пережившая горе, причинит подобное же горе другой матери.
— Ну, а с целью мести?
— Из показаний свидетелей вытекает, что похитительница оживилась не тогда, когда увидела мамашу, а когда увидела ребенка.
— Если месть отпадает, то моя последняя версия… Часто воруют детей, чтобы доказать мужику, что родила от него.
Рябинин кивнул согласно, но глубоким печальным вздохом задробил и это предположение:
— Глянь на портрет внимательно.
Капитан глянул, хотя смотрел на него вторые сутки. Длинные волосы, большие глаза… Ведь не фотография.
— Замечаешь асимметричность черт лица?
— Ну, рука художника дрожала.
— Капитан, боюсь, ты упустил версию самую вероятную и для нас наихудшую.
— Какую же?
— Душевнобольная.
— Я спрашивал: ребятам она показалась в порядке. Поступки и мотивы душевнобольной непредсказуемы. Никакой версии не построишь. — Вопреки рекомендациям учебников по криминалистике и уголовному процессу работать одновременно по нескольким версиям Рябинин давно отказался. Версии могут сосуществовать, но работать надо по самой плодотворной.
— Сергей Георгиевич, ваши волосы лохматы, а черты лица тоже асимметричны, — улыбнулся Оладько.
— Потому что у меня в сейфе более двадцати уголовных дел.
Капитан пригладил свои волосы, через которые все просматривалось: солнце ли их выжигало, время ли выщипывало? Он встал — ему было не до психоанализа. Надо искать ребенка. Да и майор Леденцов вошел в кабинет с какой-то девицей и вытеснил капитана.
Рябинин улыбнулся: после сурового оперативника, после нудного разговора, после прокуренного воздуха — аромат летних духов и девушка, словно сошедшая с подиума, по пути кое-что на себя набросившая. Майор эту сладкую улыбку решил пресечь, положив перед следователем донесение агента. Рябинин прочел и улыбку не потерял, но она стала резиновой гримасой.
— За что меня забрали? — спросила Эльга.
— Пока вызвали в качестве свидетеля.
— Вызвали? — удивилась она.
Майор не понял:
— Гражданка Вольпе, вам бы хотелось получить повестку, которую, скажем, вынула из почтового ящика ваша мама?
— Но к чему устроили театр?
— Лучше, если бы мы пришли в приемную? Или стали бы задерживать на улице, среди толпы и добровольных заступников? Или в метро, в набитом вагоне?
Эльга не ответила. Майор сел в сторонке, добавив:
— Или бы стали отстреливаться.
— Я?
— Садитесь, гражданка, — предложил Рябинин, разворачивая бланки протоколов. — Паспорт, пожалуйста.
Рябинин заполнял анкетную сторону протокола допроса и думал о первом впечатлении. Из чего оно складывается о человеке? Из его одежды, взгляда, слов, тона, мимики… И главное, первое впечатление зависит от свежести взгляда того, кто смотрит. Следователь был уверен, что предстоящие ее показания уже ничего не добавят к тому, что он определил взглядом.
— Зачем вам понадобился младенец?
Она вспыхнула и вцепилась в собственную сумку, словно ее хотели отобрать:
— Зачем… Не все помню… Детали…