— Без деталей, — помог майор.
— Знаете, что сказал Марк Твен? — добавил Рябинин. — «Если вы говорите правду, вам ничего больше не надо помнить».
Но Эльга молчала не потому, что хотела что-то скрыть, а потому, что ее правда потянула бы за собой цепь скрытых отношений. А майор примеривал фотопортрет к ее лицу: или не она, или слишком изменила внешность.
— Начните с Лузгина, — предложил Рябинин.
— Между нами ничего нет!
— А любовь — это ничего? — воспользовался следователь оперативными данными.
— Меня забрали за любовь?
— Вас задержали по подозрению в похищении ребенка, — отрезал Рябинин, чтобы придать допросу энергию.
— Можете пригласить адвоката, — добавил энергии майор.
— Меня… за ребенка?
— Где вы были вчера в первой половине дня?
— На работе, у себя в приемной.
— Кто это может подтвердить?
— Завлаб, Аржанников, все…
Парадокс, но это мог подтвердить и Рябинин, да и майор мог. Человек, долго работавший на следственно-оперативной стезе, как правило, определял преступника каким-то еще неизученным чутьем.
— Вольпе, зачем же вам потребовался младенец?
— Не требовался, — пролепетала она.
— Неправда!
От сурового тона, который так не шел интеллигентному лицу следователя, от какого-то угрожающего шевеления майора, чем-то звякнувшего, как собака в будке, Эльгу пронзил холодок. Она рассказала про Ираиду, про воду приворотную и про воду дьявольскую, избегая упоминать имя Лузгина.
— Кто вам достал приворотную воду?
— Аржанников, в морге.
— Ну, а воду дьявольскую решили добыть сами?
— Что вы! Я отказалась от этой идеи: не помогла приворотная, не поможет и дьявольская.
— А если дьявольская оказалась бы эффективной?
— Что говорить о том, чего не было и быть не могло?
Насчет «быть не могло» Рябинин сомневался. Научные, технические и даже социальные проблемы решаемы. Но есть в психологии проблема — любовь, — которая настолько загадочна, что решению не поддается. Ради нее, ради любви — не секса ли? — новорожденных бросают в мусорные бачки, душат подушками, сдают в дома малюток и воруют.
— Вольпе, подумайте и вспомните: кому еще Ираида советовала достать дьвольскую воду?
— При мне никому.
При ней никому, Эльга сказала правду. Колдунья говорила Аржанникову, но без нее. Этими жуткими сведениями Игорь не воспользовался, и называть его имя не имело смысла.
Леденцов подошел к Эльге и показал фоторобот:
— Видели эту женщину?
— Никогда. — И задумавшись, Эльга добавила: — Господи, какие пустые глаза…
Рябинин с особым вниманием осмотрел ее модную одежду, никогда не виданную прическу, красивое лицо с зеленоватым отливом глаз и даже глубже вдохнул ее духи, запах которых доходил до него через стол.
— Гражданка Вольпе, а какое у вас образование? — спросил Рябинин, хотя знал из анкетных данных.
— Высшее экономическое.
— Высшее, а в чертей верите, — усмехнулся следователь.
— Стадо, — вставил Леденцов.
— Какое стадо? — насторожилась Эльга.
— Я хотел сказать, мода, — поправился майор с усмешкой.
— Не в чертей я верю, а в экстрасенсорику, — огрызнулась Эльга, сверкнув зеленью глаз так, словно в них замкнуло два оголенных провода.
Зазвонил телефон. Рябинин взял трубку, что-то в нее помычал и оборвал разговор непонятными словами «Куда он денется?». Майор заинтересовался с долей подозрительности:
— Кто никуда не денется?
— Разумеется, ты.
— А что?
— Едем на место происшествия.
— Какое?
— Боря, могут ли следователя прокуратуры и заместителя начальника отдела уголовного розыска вызвать на пустяк?
— И где этот не пустяк?
— На Троицком кладбище.
Деревья разные, множество кустиков, цветы на могилах, а пахнет черемухой — ее дух стелился по кладбищу всего от единственного куста, белого, словно выкрашенного светлой краской, да и стоявшего-то далеко, за оградой. Ночью он испугал Ацетона: как покойник в белом саване лез через металлическую сетку. В восемь утра на кладбище казалось весело из-за птичьей стрекотни.
От росистой свежести Ацетон передернул плечами. А может, и не от росистой свежести, а от сосущей свежести внутри — организм требовал. Колян голос чужого организма услышал:
— У меня сухо.
— А есть бомжи непьющие? — философски спросил Ацетон.
— Если не пить, то зачем бомжевать?
— Ты всегда пил?
— Человек рождается непьющим.
Они сидели на могильной плите, подложив доску, поскольку солнце камень еще не нагрело. Ацетон понимал выгоду трезвости: черемуха цветет, птицы щебечут, березы листвой отяжелели, потому что все трезвые. Задетый собственной последней мыслью, Коля Большой вздохнул: