— Вызывайте сюда Аржанникова и секретаршу, — попросил Рябинин завлаба.
Допросить и снять отпечатки пальцев у всех четверых. Впрочем, зачем отпечатки? Все лица известны, все пользовались ключами. А пока оперативники рассыпались по лаборатории.
— Я вам нужен? — спросил Лузгин.
— А как же, — заверил Рябинин.
Старший научный сотрудник был похож на военпреда в штатском: сухощав, собран и спокоен. В сущности, один из четверых подозреваемых, а Рябинину казалось, что тот своими серыми глазами изучает следователя, а не наоборот.
— Виталий Витальевич, какой он из себя, этот осмий?
— Серый порошок, в каждой капсуле примерно по два кубических сантиметра. Обогащенный осмий сто восемьдесят семь.
— А есть и другие номера?
— Сто восемьдесят седьмой последний, содержит девяносто девять процентов осмия. Платиновая группа. Редок, потому что очень длителен процесс распада исходных веществ.
— Где применяется?
— Компонент сверхтвердых сплавов, без них теперь никуда.
— В военной технике?
— Не только. Мы гнались за тоннами стали. Потом занялись ураном, пренебрегая редкоземельными. А они, редкоземельные, теперь определяют технический прогресс. Иридий, осмий, тантал, гафний…
— Точные приборы?
— Да. И трубы. Мы кладем их в землю без антикоррозийного покрытия. Надолго ли?
Рябинин осмотрелся. Мир науки и техники в ярком электрическом свете казался миром нечеловеческим и чужим. Стекло и никель, медь и пластмасса… На заинтересованный взгляд следователя Лузгин называл камеру высокого давления, компрессорную систему, победитовые пуансоны. Потом посетовал, что им не хватает электрической трубчатой печи до трех тысяч градусов.
— Виталий Витальевич, осмий самый редкий и дорогой?
— Самый редкий элемент — астат, шестнадцать граммов в земной коре. Самый дорогой, пожалуй, калифорний, десять долларов за одну тысячную миллиграмма.
— Ну, а эти десять капсул осмия сколько стоят?
— Нужно уточнить по прайс-листу.
— Примерно.
— Думаю, полмиллиона долларов.
— За рубежом?
— За рубежом.
Пришел Аржанников, пришла секретарь. Рябинин начал первые допросы, как говорится, по свежим следам. Оперативники обшарили все, даже туалеты. Криминалист снял отпечатки пальцев как с ручки и дверцы сейфа, так и взял их у четырех работников. И хотя Рябинин задавал им вопрос о предполагаемом воре, Лузгину он задал его как бы на прощанье еще раз:
— Виталий Витальевич, вы кого-нибудь подозреваете?
— Могу только сказать, кого не подозреваю.
— Кого?
— Себя.
На второй день по лаборатории ползло уныние. Оно заползло не только в приемную, но, похоже, и в то кофе, которое пила Эльга с Аржанниковым. Они молчали — говорить не хотелось. Да и о чем, кроме пропавшего осмия? Эльга все-таки сказала:
— Завлаб на работу не явился, заболел.
— А Лузгин вкалывает, — усмехнулся Аржанников.
— Игорь, за это я и люблю его.
— За трудолюбие?
— За характер.
Она удержалась, чтобы не добавить другое, глупое, даже страшное: и полюбила бы сильнее, если бы Виталий Витальевич взял этот самый осмий. Из карманов, из квартир, из магазинов — кражи. А взять редкоземельный элемент из сейфа — это поступок.
— Игорь, мы теперь подозреваемые?
— Именно.
— А что потом?
— Один из нас, из четырех, станет обвиняемым за хищение в крупных размерах.
Эльгины глаза, приподнятый краешек губ, втянутые щеки и светлая прядка на лбу — все это выразило такое удивление, что Аржанников решил: таких женщин в камеры не сажают.
— Игорь, по-твоему, кто взял?
— Давай пройдемся методом исключения… Принято о присутствующих не говорить. Себя исключим. Завлаб?
— Вряд ли.
— Остается Лузгин.
Аржанников ждал эмоционального взрыва, женского. К его удивлению, Эльга не только не возмутилась, но даже не стала опровергать. Странная ее любовь — не защищает любимого человека. Неужели и следователю дала повод для подозрения Лузгина?
— Игорь, а не мог этот осмий разложиться?
— В каком смысле?
— Все-таки редкоземельный. Распад, полураспад…
— Вместе со стальными капсулами? — усмехнулся Аржанников.
Он веселостью и энергией не отличался — всегда казался понурым. Видеть же сникшую Эльгу было непривычно. Пожалуй, ее настроение сильнее передавало не лицо, а тело — оно утратило былую стать. За столом сидела обычная равнодушная секретарша. Она и сказала равнодушно: