— Чего молчишь, пень? — спросил ноздреватый.
— От чурки слышу, — взъярился бомж, потому что просителю нечего хвост выгибать.
— Тише, — успокоила дама. — Ацетон, давай ответ.
— А что я буду с этого иметь?
— Десять процентов.
— Это, значит, сколько?
— Думаю, долларов двадцать с пары.
Ацетон не поверил, но они подкатили к кладбищенским воротам. Мадам сказала ему на прощанье:
— Только ты приберись. Хоть и склеп, а все-таки… Избавься от могильного запаха.
Он хотел объяснить, что запах не могильный, а от носков, но парень рыкнул из-за баранки:
— Пусть яснее проблеет свое согласие.
— Мы ему поможем, — заверила мадам и протянула пятидесятидолларовую купюру. — Это аванс.
Кто откажется от аванса? Только покойник.
Иногда Рябинину казалось, что он попал в беличье колесо: работает с утра до вечера, а как лежало в сейфе шестнадцать уголовных дел, так и лежат. Нет, не лежат, а прибывают. Как им не лежать… Допросить по одному свидетелю — шестнадцать человек, сделать по одному звонку — шестнадцать звонков, написать по одному запросу — шестнадцать запросов… А разве любое дело требует одного свидетеля, одного звонка и одного запроса? Вот запросил он о существовании в городе коммерческих ритуальных услуг — ни ответа, ни привета. Надо поручить Леденцову — отыскать оперативным путем…
Дверь распахнулась, и он, мысленно упомянутый майор, вошел в кабинет. Его лапистое рукопожатие, как всегда, было безжалостным: лапистое, короче.
— Есть информация? — спросил Рябинин.
— О чем?
— А то не знаешь, о чем: об Ираиде, о пропавшем осмии, о сбежавшем Аржанникове, о смерти Лузгиной…
— Работаем, Сергей Георгиевич.
— Ну и?..
— Сперва бы угостили виагрой.
— Чем?
— Чашкой виагры. А что?
— Боря, кофе называется «Милагро», а не виагра.
— Все равно, я бы погрелся.
Следователь включил кофеварку и достал банку с кофе. Он уже видел, что срочной информации у майора нет. И все-таки Рябинин чего-то ждал, потому что сам днями сидел в четырех стенах, а майор пришел из гущи жизни.
— Сергей Георгиевич, по-моему, все эпизоды переплетены.
— Похоже.
— Поэтому ищу те веревочки, которые их связывают.
— Мы вместе должны искать.
— Слишком тонки, как бы не оборвать.
— Боишься, что я оборву?
— Сергей Георгиевич, следователь работает открыто. А кто такой оперативник? Хамелеон. Этот хамелеон крадется к насекомому медленно и незаметно. Если хамелеона заметили, то он уже не жилец, потому что не умеет маскироваться.
Хамелеон, работает открыто… Рябинин подумал, что главное не в этом, а в цели — оба борются с преступностью. Нет, пожалуй, главное в другом — работают, не жалея ни времени, ни своих сил, ни здоровья. Боря даже не имеет семьи. Короче, фанатики. И Рябинин испугался: фанатик, как правило, ограниченный человек. Фанатизм — всегда ограниченность. Выходит, что хороший следователь — это ограниченный фанатик?
— Сергей Георгиевич, по району ходят слухи, — сообщил майор, потому что совсем без информации прийти он не мог. — Мужик сковородкой системы «тефаль» убил жену. И еще не пойман.
— Новость какая…
— А жена беременна, семь или восемь месяцев.
— Ну и что?
— Ее похоронили.
— Не тяни.
— А она в могиле родила живого младенца.
— Эту байку я слышал давно: ребенок вырос, раскопал могилу и пошел искать убийцу матери.
Рябинин налил по второй порции. Слабый аромат пропадал скорее, чем успеешь поднести чашку к губам. Знакомый адвокат обещал привезти кофе «Пуэрто-Рико», выращенное в Пуэрто-Рико и обжаренное в Италии.
— Эта не та байка, Сергей Георгиевич. Отец-убийца теперь ищет могилу жены, чтобы вытащить живого младенца.
— Разновидность той.
— Дело в том, что отца видели на кладбище. Здоровенный мужик, с острым носом, рыжей бородой и с лопатой.
— Задержали бы.
— Поручил Оладько.
Леденцов улыбнулся.
— Сергей Георгиевич, бомж Ацетон теперь ходит в пиджаке.
— Хорошо, — похвалил Рябинин, зная, что сообщается это неспроста, как и рождение младенца в могиле.
— В его склепе пахнет дезодорантом.
— Приобщается к культуре.
— Ночью приходят парочки, которые углубляются к центру кладбища и пропадают.
— Как пропадают?
— Исчезают.
— Это мистика, — объяснил Рябинин насмешливым бровям оперативника.