— Смерть наступила от повреждений головного мозга. Сильные удары тупым предметом. Подробности после вскрытия.
— Но убили не здесь, — сказал криминалист.
Убили в десяти метрах отсюда, о чем говорили хорошо видимые следы волочения. Криминалист фотографировал, щелкая беспрерывно: общий вид кладбища, труп, след от его волочения, утоптанный кусок земли, где били… В конце концов из травы вытянул то, чем били.
— Бейсбольная бита, — удивился майор.
— Значит, орудовал спортсмен, — решил криминалист.
— Ничего не значит, — возразил Рябинин.
— Иначе была бы цепь, палка, скалка…
— Вот именно, а берут бейсбольную биту.
— И почему же? — не сдавался криминалист.
— Носят американские магазины русские названия?
— Вряд ли.
— А пойдите на наш главный проспект: на всех вывесках английские буквы.
Криминалист глянул на майора, требуя поддержки — он не понимал следователя прокуратуры. Леденцов деланно улыбнулся: мол, понял, но объяснять не стану. Не выдержал судмедэксперт и на правах ровесника следователя вмешался:
— При чем тут американские магазины?
— Мы перенимаем все американское: еду, одежду, напитки, искусство… А чем в американских фильмах бандиты убивают? Бейсбольными битами. А вы говорите, скалка… Наш отечественный подонок хочет быть модненьким.
Они бы еще поговорили, но на безлюдном кладбище сложилась мини-толпа. Слух о трупе добежал до церквушки, где всегда был народ. Теперь он перетек сюда.
Рябинина давно удивляло трепетное внимание людей ко всякой гадости: криминалу, проституткам, сплетням об артистах, монстрам, извращенцам… Любопытство, пресность собственной жизни, необычность увиденного?.. В конце концов он пришел к выводу, что в основе влечения к плохому лежит подсознательное удовлетворение: ага, есть ситуации тяжелее моей и есть люди хуже меня. Может быть, даже чувство превосходства.
Майор привел бомжа, которого Рябинин помнил. Что-то в этом худеньком мужичке изменилось. Лицо поглупело, и казалось, что его опалило сильное пламя; не только лицо, но прошлось и по лысине, сделав ее тоже красной.
— Свидетель, видел избиение, — сообщил Леденцов.
— Не видел, — сипло возразил Ацетон.
— Сам же сказал, что находился рядом…
— Слышал.
— Что слышали? — потребовал Рябинин.
— Один спрашивал: «Где могила?» Второй отвечал: «Не скажу». А потом мне, как по ушам: хряк-хряк-хряк…
— Что дальше?
— Ушел я в другом направлении.
— Что, по-вашему, между ними было?
— Один другого метелил.
Ацетон даже изложил свою версию: мужик с рыжей бородой метелил Алхимика, поскольку вечером искал его. Рябинин с версией согласился.
Неожиданно и ниоткуда заморосил дождик, бескапельный, словно оседал туман. Мертвое тело накрыли полиэтиленовой пленкой. Рябинин отошел под ель, росшую за оградой, но распростертую над куском кладбища. Под ель встал и Леденцов.
— Протокол дописали, Сергей Георгиевич?
— Что там писать, когда и так все ясно.
— Неужели?
— Осталось только арестовать. Догадался, кого?
— Ноздрю?
— Да, наклеил бороду да приделал нос, чтобы скрыть ноздри.
— По носу я и догадался. Но все остальное в тумане: зачем Ноздре убивать Аржанникова, где осмий, кто убил Лузгину?..
Мелкий дождь, на свободном пространстве почти неощутимый, осел на еловые ветки и падал редкими тяжелыми каплями, как крыша протекала.
— Боря, Ноздря убил Аржанникова, потому что тот не показал могилы матери.
— А зачем ему это?
— Осмий там, в могиле.
Майор был не из тех, кто съедал любую информацию. Он думал и наверняка к чему-то пришел, но себя перепроверил:
— Хотите сказать, что Аржанников спрятал осмий в могилу?
— Спрятал в гроб матери перед похоронами.
— Ноздря мог найти могилу по фамилии…
— У нее другая фамилия, а светиться в конторе он не решился.
Приехала труповозка. Они вышли из-под ели, где продолжало капать, хотя никакого дождика уже не было. Рябинин подумал, что для него посещение кладбища — что выезд за город: вот под елкой постоял, цветы увидел…
— Сергей Георгиевич, получается, преступление раскрыто?
— Боря, версия, как и уравнение, должна удовлетворять всем значениям. А я, например, не знаю, кто и за что убил Лузгину.
— Спишем на естественную смерть.
— Ага, и мать Аржанникова спишем на естественную. Не многовато ли: три трупа?
— Сергей Георгиевич, больше их не будет.