— Уверен?
— А что?
— Боря, последи за Эльгой, беспокоюсь я за нее.
После похорон Аржанникова поминок не было. Устраивать их в лаборатории сочли неудобным — убитого подозревали в краже осмия: прокуратура намеревалась эксгумировать труп его матери. А родственников у Игоря не осталось.
После кладбища Эльга ускользнула от сотрудников и в институт сразу не поехала. Она шла по улице и ей казалось, что в городе так же пусто, как в ее душе.
Лузгина на несколько дней услали в командировку. Игорь, которого она ласково презирала, оказалось, в ее жизни занимал какое-то место. И теперь вокруг стало пустовато, словно разрядился воздух. Укол совести…
Ей казалось, что она каким-то образом повинна в смерти Игоря. Но каким? Хотелось найти истоки этой вины и успокоиться; она нашла, не успокоившись, — виновата в том, что скрыла от следователя просьбу Ираиды украсть осмий. Сказав, возможно, спасла бы Игоря.
И не с кем посоветоваться. Был бы Виталий Витальевич…
Эльгу тянули за рубеж не политические мотивы и не тамошняя комфортность — она не любила российских мужчин. Да мужчин и не было — сплошные мужики. Работают спустя рукава, пьют, без мата не говорят, неряшливы, воспитанием детей не занимаются, за женщинами ухаживать не умеют. Замужние подруги не могли похвастаться семейным счастьем, и что удивляло, они никогда не говорили о любви. До замужества — любовь, после замужества — семейная жизни.
Нет, один мужчина в мире есть, но он в командировке. Она дождется его. Потом переждет его тоску по жене, потому что жена — это прошлое. А прошлое необратимо.
Эльга не поняла, осознанно ли стремилась сюда или ноги бездумно принесли… Кафе, где она была с Лузгиным.
Она вошла так, словно надеялась увидеть Виталия Витальевича. Сегодня народу собралось больше. Из-за чашки кофе не стоило садиться за столик, но бар отсутствовал. Нет, стоило: она хотела ощутить то волшебное состояние, которое пережила здесь с Лузгиным. Один свободный столик нашелся. Она села и заказала чашку кофе. В одиночестве Эльга пробыла несколько секунд: напротив опустился парень с тяжелым лицом и тяжелым взглядом. Заказывал он долго: мясо, водку, пиво…
Эльга смотрела на пустые подсвечники, в которых зажигать свечи запрещали пожарные. В этом кафе они с Лузгиным ели салат из крабов и свиной лангет.
Принесли заказы.
— Ну, будем знакомиться? — предложил парень.
— Не будем.
— И компанию мне не составишь?
— Не составлю.
На свою удачу она увидела, как освободился именно тот столик, где они сидели с Виталием Витальевичем. Эльга вскочила, подошла к официанту и попросила разрешения пересесть за него. Официант кивнул. Она вернулась, чтобы взять сумочку и кофе.
— Дерьма-пирога, — попрощался с ней парень, ухмыльнувшись не только губами, а и широкими ноздрями.
Эльга села за пустой столик и принялась за кофе.
Она подождет. Сорок дней кончаются. Лузгин наверняка срок продлит, может быть, до года. Но она подождет. Потому что его жена ушла в прошлое. То, что было давно, то было давно; то, что было очень давно, того не было.
Кофе сегодня необычное — голова закружилась. От похорон, от мыслей, от волнения. Эльга поскорее допила чашку и хотела уходить, но вышли музыканты — будут играть Гайдна. Нельзя уходить, да и не хотелось…
Она вспомнила, что Лузгин упоминал женщину, которая у. него якобы есть. Врунишка. Она эту соперницу высветила бы интуицией, как радар засекает вражеский самолет. Если и была женщина, то давно. То, что было давно, то было давно; то, что было очень давно, того не было.
Оркестрик заиграл. Но что? Это не Гайдн, это блатная «Мурка». Эльга подозвала официанта:
— Почему они играют блатные песни?
— Они играют «Лунный свет» Дебюсси.
Эльга до рези распахнула глаза — музыканты приплясывали. Или шатались? И подсвечники шатаются. Смешное кофе. От смеха ноги не держат. От этого дурацкого смеха даже затошнило и все кафе завертелось. Эльга глянула на того парня, от которого она пересела, — у него вместо растопыренного носа рос хобот…
Она попробовала встать. Ноги подогнулись. Чтобы удержаться, Эльга схватилась за сумочку…
Сперва тело вновь осело на стул, а затем плотный туман стукнул в голову с такой силой, что Эльга свалилась на пол, словно ее ударили в темечко.
Она не поняла, что с ней, сколько прошло времени, где она и очнулась ли. Топчан, покрытый белой простыней, на котором она лежит. Над ней склонились двое: мужчина в милицейской форме и женщина в белом халате.
— Говорить можете? — спросила женщина.