— Сергей Георгиевич, задержана Эльга Вольпе.
— За что?
— За наркотики.
— Да какие наркотики? — вроде бы возмутился Рябинин.
— Нашли в сумочке героин. Оперативник по телефону сказал, что героин номер три, похожий на растворимый кофе…
— Но почему?
— Я же говорю: потому что хранила наркотики.
— Нет, Боря, не поэтому.
— А почему же?
— Потому что зверь гуляет на свободе.
Последние слова Рябинина хлестнули майора. Зверь, которому надлежит сидеть в клетке, гуляет на свободе. По вине уголовного розыска. Можно послать ребят, но проверка требовалась тонкая, надо самому. Колеса есть, а сколько он в молодости побегал на своих двоих да на трамвайчике? Пока раскроешь преступление, сто потов сойдет. Впрочем, хранилось в его памяти одно убийство, которое он раскрыл, пальцем не пошевелив: пришла учительница и принесла сочинение старшеклассника, в котором это преступление было описано в подробностях.
Леденцов запер кабинет, вышел из здания РУВД, сел в свой «москвич» и поехал в бизнес-центр…
Громадное здание было набито офисами, как старый дом коммунальными квартирами. Обычно выше первого этажа, где расположилось кафе, Леденцов не поднимался. Сейчас он пошел искать офис номер три, который как раз и был на третьем этаже.
Девушка-секретарь-кадровичка и, возможно, по совместительству еще кто-то, смотрела в его удостоверение как в древний папирус. Леденцов ей помог:
— Уголовный розыск. Мне нужна информация о Людмиле Федоровне Слепцовой.
— Конфиденциальную информацию не даем.
Выучились, мать их… Яркий макияж, гордая осанка, независимый взгляд. Воплощение прав человека. Это при полной правовой безграмотности: девица полагала, что ее начальник выше уголовного розыска, мэра города и конституции страны.
— Собирайся, дорогая.
— Куда?
— В прокуратуру?
— Зачем в прокуратуру?
— Давать показания, с какой целью утаиваешь информацию от уголовного розыска.
— Я не утаиваю…
Яркий макияж потускнел, гордая осанка ослабла, независимый взгляд потеплел. Она как бы спохватилась:
— Что вас интересует?
— Кем работает Слепцова?
Секретарша подошла к компьютеру. Майор подождал.
— Слепцова числится специалистом по вопросам упаковки.
— Специалист по упаковке?
— По вопросам упаковки. Числится, а работает референтом.
— Референтом по вопросам упаковки?
— По общим вопросам.
— Давно работает?
— Восемь месяцев.
— Занята весь день?
— Половину дня, с утра до обеда.
— А после обеда?
Девушка пожала плечами. И то: теперь люди работали в трех-четырех местах. Наверняка вопросы упаковки не занимали весь рабочий день. Майор попросил:
— Дайте домашний адрес.
Записав, он помолчал. Другие факты ее биографии пока не интересовали. Но чего-то привычного не хватало.
— А бумажное дело есть?
Секретарь подалась к шкафу и протянула папку, сухую, как прошлогодний комар. Это было привычное: заявление о приеме на работу, анкетный лист, фотография… Видимо, десятилетней давности — молоденькая девчонка. Кроме фотографии наклеенной, была и фотокарточка лишняя, проколотая скрепкой. Майор сунул ее в свою записную книжку, сурово глянув на секретаршу. Та поняла: если станет препятствовать, то поедет в прокуратуру объясняться по поводу сопротивления работнику милиции.
Леденцов заскочил-таки в кафе. Перекусить стоило, потому что рабочий день сыскаря непредсказуем.
Съев две куриные ноги и запив двумя чашками кофе, майор поехал на Троицкое кладбище. Как-то поживает Ацетон?..
Леденцов постоял у церквушки: деревянная, бледно-зеленая, купола крыты светлой жестью, обсажена березами, белые стволы которых помогают светлеть куполам. Он обогнул ее и оказался на просторе, словно вышел на проспект. Центральная аллея. Мрамор, гранит, бюсты, пьедесталы… Могилы генералов, академиков, известных артистов, крупных директоров и каких-то секретных граждан без указаний имен и должностей. Верно говорит Рябинин: даже на кладбище нет социальной справедливости.
И майор пошел туда, где она была, — к поломанным оградам, к покосившимся крестам, к осевшим холмикам. Там, на каменном ангеле, упавшем с постамента, сидел Ацетон. Солнце пекло его желтую плешь, чего он не замечал. Пустой взгляд был направлен в сторону церковного купола.