— Как жизнь, Ацетон?
— Дерьма вам в мякоть, — отозвался бомж.
— Кому «вам»?
— Начальству. Склеп будут восстанавливать. А? Дохлый граф им важнее, чем живой человек. Чем я мешал кладбищу?
— Ну, а гроб твой?
— Забрали как вещественное доказательство притона.
Майору хотелось сесть и поговорить с этим растерзанным судьбой и водкой человеком, да времени было в обрез; хотелось что-то сделать для старика, которого ждали болезни, зима холодная, да неизвестно, чем можно помочь… Леденцов достал фотографию Слепцовой и показал.
— Она, маму ее в досочку, — подтвердил Ацетон.
— Кто «она»?
— Леди.
— Какая леди?
— Обжималась в малиннике с мужиком.
— А с каким мужиком?
— Рекламного вида, в костюмчике, в галстуке.
— Откуда он?
— Наверное, из почтового ящика. В обед приходили и вечером.
— Ацетон, тут несколько почтовых ящиков.
— Виталием кличут.
— Как узнал?
— Эта, с фотографии, его так называла.
Виталий Витальевич… Лузгин? Ну да, Людмила Слепцова дружила с женой Лузгина. Значит…
— Ацетон, если бросишь пить, на работу тебя устрою.
И Леденцов направился к машине.
Нетвердо он шел — полученная информация петляла ход. Лузгин и подруга жены — любовники. Но тогда… Не хотелось ему решать, что выходит тогда…
Прав Рябинин: все изменения происходят в форме, а не в сути. Нового больше всего в старом, ибо новое лишь повторяет старое. Мы этого не замечаем, потому что старое спрессовано. А мы ведь торопимся — и просмотрели элементарную банальщину.
Лузгин и Людмила — любовники. В их интересах было избавиться от Ирины Владимировны. Не зря Рябинин спросил, вернулся ли Лузгин из командировки. Видимо, хитрое уравнение следователя вычислило то, что сказал Ацетон. Люди удивляются циничности следователей. А как же иначе? Хорошо, что жена Лузгина умерла и не узнала позора.
Майор посидел в машине, чувствуя, как в нем истощается энергия. В кармане лежал адрес Людмилы Слепцовой. Поехать к ней. Но зачем? Что за вопрос по отношению к подозреваемой убийце? Отвезти ее к Рябинину — он скорее еще в прокуратуре…
Дверь открыл мужчина. Предъявлять удостоверение майор не любил, но для ускорения дела пришлось подчиниться. Этот мужчина заронил подозрение. Выбежавшие в переднюю двое малышей подозрения добавили. Вышла и женщина.
— Мне нужна Людмила Федоровна Слепцова.
— Я…
Разумеется, живое лицо и фотография разнились, но между ними пролегло лет десять.
— Людмила Федоровна, вы работаете в бизнес-центре?
— Нет, воспитателем в детском саду.
— Когда-нибудь работали в бизнес-центре?
— Никогда.
Леденцов хотел совместить образ женщины, виденной у могилы Лузгиной, с женщиной, стоявшей перед ним. Проще было… Он достал фотографию и показал:
— Это вы?
— Господь с вами! Какая же это я?
— Но вы знаете ее?
— Никогда не видела.
— Людмила Федоровна, как вы объясните, что в бизнес-центре работает женщина с вашим именем и прописанная по вашему адресу?
— Никак! — испугалась она так громко, что притихли дети.
Майор понял, что предстоит работа. Почему она испугалась, кто у нее муж, знакома ли с той, что работает в бизнес-центре…
— Люда, — вмешался супруг — может быть, паспорт?
— А… Давно, несколько лет назад я потеряла паспорт, или вытащили его…
— И что дальше?
— Заявила в милицию, уплатила штраф и получила новый.
Ясненько, как в лунную ночь. Вклеить в найденный паспорт свою новую фотографию и стать Людмилой Федоровной Слепцовой — дело техники. Но зачем?
Электрический свет был притушен. От смешанного с полосками дневного, падающего сквозь верхние фрамуги, кафель превратился в перламутр. Только покойников не украсит никакой перламутровый свет — три тела лежали на топчанах, ожидая своей, уже их не интересующей, участи.
Вот-вот должен прийти патологоанатом, поэтому Ноздря спешил. Распластав на столе широченную дорожную сумку, он метался меж шкафами и столами. Сперва поставил в нее плоскодонную трехлитровую бутылку со спиртом. Поставил и задумался: преждевременно ее пакует.
Поэтому достал из шкафа стакан, налил спирту до половины, дополнил водопроводной водой и выпил. Чистый медицинский спирт, в отличие от казенной водки, входил в голову мягко, по-женски. Ноздря вздохнул и осмотрел прозекторскую, словно прощался с покойниками.
Только он один знал, что каждый труп имеет свой характер. Вот хотя бы этот, крайний, длинный, лежит по стойке «смирно» — руки вытянул по швам…