— И эту женщину вы любили, — сказал Рябинин.
— Не говорите чепухи! — устало, но зло отозвался Лузгин.
Но Леденцов повторил свой маневр, от которого колдунья опять не успела защититься: он сдернул повязку вместе с приклеенной седой прядью. Желто-прокуренные кудряшки рассыпались по голове, как испачканные цветочные бутоны.
— Людмила… — в который раз на дню опешил Лузгин.
— Ираида Афанасьевна Кулибич, — поправил следователь.
— Ничего не понимаю…
— До обеда референт в бизнес-центре, после обеда директор коммерческого предприятия ритуальных услуг, вечером — известная колдунья Ираида, — объявил Рябинин.
— Ничего не понимаю, — повторил Лузгин.
Они поняли, чего не понимал Лузгин, у которого жизнь забрала двух женщин. Пьют ли ученые? Ему бы сейчас вдеть стакан водки. И Рябинин инстинктивно положил руку на плечо ученого. Кто-то сказал, что в беде слабые натуры спиваются, сильные — стреляются. Нет, ему бы сейчас поплакать, но лицо Лузгина казалось даже усохшим. Лицу и телу может быть больно, но они не умеют плакать — плачет душа.
— Что вам надо? — с хриплой яростью спросила колдунья.
— Гражданка Кулибич, вы арестованы, — сообщил Рябинин.
— За что?
— Минимум за подстрекательство к трем убийствам.
Оперативники защелкнули наручники. Ираида вдруг утратила всю свою грозность и даже чернота глаз просветлела. Голосом неузнаваемым, женским и жалобным она крикнула:
— Виталий, любимый!..
Потому что у каждого своя истина.
Асфальтированный двор РУВД Центрального района делился как бы на две половины: деловую и бездельную. На деловой стояли машины, водили задержанных, ругались пьяные, топтались омоновцы. На бездельной и тихой, под тополями белели скамейки. На одной сидел Лузгин и внимательно смотрел в одну точку.
В бугорок, похожий на мини-вулкан. Асфальт вспучило. Чем? Не водой и не землей — с непомерной силой лез тополек. Откуда она у него? От жажды жизни. Эта жажда кругом — Лузгин вдруг обнаружил, что скамейки совсем не белые, а усыпаны тополиным пухом. Он встал, отряхиваясь. Майор обещал через полчасика…
Эльга появилась из здания, щурясь от свободного солнца. Лузгин подошел, не зная — что сказать, он знал, — что сделать. Пожать руку, погладить по щеке, обнять?..
Она положила голову ему на плечо и заплакала. Гордая Эльга… Посреди милицейского двора плакала женщина.
Привыкшие ко всему милиционеры не обращали внимания. Лузгин обнял ее, подвел к скамейке и посадил на тополиный пух, бегающий от ветерка, как живой.
— Двое суток в камере, — всхлипнула Эльга.
— Я виноват…
— Почему вы?
— Из-за меня эта женщина шла на все.
Эльгу не заинтересовала ни женщина, ни детали, ни подброшенные ей наркотики. Она так и не сняла голову с его плеча, прижавшись к нему всем телом. И Лузгину ничего не оставалось, как держать руку на ее плече. Они сидели так долго, что рука затекла и пришлось сместить ее на талию.
— Виталий Витальевич, я хотела от жизни взять все…
Эльга, кто хочет от жизни взять все, тот, как правило, не знает, что от нее брать.
— Я знала.
— Что же?
— Вашу любовь.
Она глянула на него мокрыми глазами, зелеными, но без обычной искры и как бы слегка притуманенными. Волосы по-прежнему были светлы, но без лимонного отлива. Тело оставалось статным, но возникало впечатление, что оно готово преломиться. Или девичья голова на его плече гнула Эльгину спину?
— Опять хочешь объясниться в любви? — спросил Лузгин.
— Виталий Витальевич, по-настоящему я еще не объяснилась…
— Эльга, а ты чувствуешь бессмысленность этого выражения?
— В книгах, в кино…
— Во-первых, объяснить любовь словами невозможно; во-вторых, любовь в объяснении не нуждается — она видна.
— А любовь неразделенная?
— Прекрасное изобретение природы. Представь, вся любовь была бы разделенной. Знакомились, женились и размножались. Но чувства, ревность, драмы, коллизии и даже убийства — от любви неразделенной. Искусство держится на любви неразделенной.
— Виталий Витальевич, тогда я вас убью, — с легким смехом Эльга смахнула слезы со щек.
— Подожди, — засмеялся и он.
Асфальтовый вулканчик, который вздымался жизнелюбивым ростком, пропал — его замело тополиным пухом. По двору побежали мимолетные тени. Лузгин глянул в небо, акварельно-синее. Ни тучки. Откуда же тени? Городской пейзаж: ветер рвал дым из труб ТЭЦ на куски, которые застили землю. Существует ли жизнь без теней? Почему Эльга не понимает, что он сейчас душевно болен? Нет, понимает, потому что спохватилась: