Самые ненужные истины — истины очевидные. Ее сознание эту очевидную истину — с любовницей — отвергло с порога. В наш век техники, когда видят и слышат сквозь стены, все- можно подсмотреть. В конце концов, Виталий по доверчивости мог поделиться с другом, грех небольшой, а от друга пошло дальше, до какой-нибудь кляузницы или завистницы, севшей за пишущую машинку.
А ведь появление этого письма или чего-то подобного Ирина Владимировна предчувствовала. Она не знала, как и чем, но в часы, когда Виталий опаздывал с работы или был в командировке, ее душа — нет, не сердце, а именно душа — начинала дрожать такими мелкими колебаниями, что их не засек бы никакой сейсмограф.
Последнее воскресенье вообще испугало. Когда Ирина Владимировна утром открыла глаза, Виталий стоял перед кроватью с подносом. Подал кофе в постель, чего никогда не делал и к чему она не привыкла. С тех пор ее грыз противный и бессмысленный вопрос: какую вину муж хотел искупить этим красивым и забытым в России жестом?
Ответ пришел в конверте…
Раздумывая, словно решая в уме задачу, Ирина Владимировна взяла трубку и набрала номер. Ответила, как всегда, лаборатория, и, как всегда, за мужем куда-то сходили.
— Виталий, это я…
— Что случилось? — насторожился он, но не от звонка, а от голоса жены.
— Виталий, где можно купить мех горного барана?
— Что?
— Спрашиваю, когда придешь домой?
— Вероятно, в семь. А почему звонишь?
— Атмосферное давление перепадает.
— Мне показалось, ты сказала про какую-то шерсть…
— Да, шерсть горного барана.
— Ирина, ничего не понимаю.
— Потому что я выпила бокал сухого вина.
— Одна?
— С горным бараном. Пока!
Ирина Владимировна положила трубку и разодрала письмо.
Вечерние сумерки слились с наплывшими сухими тучами. Вся тьма земли легла на кладбище — креста было не разглядеть. Лишь стволы берез да редкие белые памятники светлели кое-где как привидения. И Коле Большому никак было не взять в толк, как в этой слепоте Ацетон умудряется наливать в майонезные баночки водку поровну. Но спросил о другом:
— Где достал-то?
— При царском режиме богатеи памятники ставили, чтобы себя показать.
— Памятник продал?
— Малую часть.
— Голову, что ли, спилил?
— Я не отморозок; длинную палку взял.
— У кого?
— На западных воротах статуя торчит…
— Минерва, — вставил Коля Большой, любивший читать надписи.
— У нее и оторвал.
— Копье?
— Бронзовое. На бутылку в пункте приема дали.
— Грязно следишь, — не одобрил Коля. — Можно кладбища лишиться, а оно место хлебное.
— Дерьма тебе в мякоть, — обругал его Ацетон. — Теперь целые трансформаторные будки сдают в цветные металлы. Слыхал? Тепловоз отправили в ремонт, потом признали для ремонта якобы негодным и продали как железо.
Ацетон хотел было разразиться длинной речью насчет того, что умные люди не медные копья Минерв продают, а заводы и месторождения прихватывают. Но жидкость по организму растекалась. Ничего приятнее этого Ацетон не знал. Поэтому тянуло на разговор обстоятельный. Требовался зачин. И он спросил, хотя историю приятеля знал:
— Коля, жена тебя за что выгнала?
— Говорил же… Работы нет, денег не приносил.
— Не за это, Коля.
— Ну, бабенку я завел…
— И даже не за бабенку. А за то, что бабенку посещал, а ужинать приходил к жене. Если бы жрал у бабенки, то числился бы в женатых до сих пор.
В темноте приятно звякнуло горлышко бутылки о край майонезной баночки. Ацетон экономил, наливая граммов по пятьдесят. Кто такой «дурак»? Это человек, который не умеет растягивать удовольствие. Они выпили и даже чокнулись. Загадки физики: баночек не видно, но не промахнулись. Земное притяжение жидкости.
— К чему мою жену приплел? — вспомнил Коля.
— Хорошо, что выгнала.
— Чего хорошего-то?
— Подойди к вопросу по-государственному. Демократы рекомендуют хапать деньги и собственность. Коля, а что есть демократия?
— Хрен ее знает.
— Свобода личности! А с имуществом какая свобода? У нас с тобой ни жилья, ни сбережений, ни автомобиля, ни супруги, ни вилки с ложкой. У меня и полотенца нет. Полная свобода. Коля, мы с тобой и есть демократы, в натуре.
То ли ветерок слетел с церковного купола, то ли земля под каким-то надгробием просела, то ли птица взгромоздилась на березу, но непонятный звук их разговор остановил. Они прислушались: хоть и выпили, а все-таки кладбище.