Она сидела в песочнице и строила дворец для жука-рогача, пойманного накануне. Жука вовсе не интересовали балюстрады и анфилады, он норовил зарыться в песок, чтобы навсегда исчезнуть от недремлющего ока девочки. От нее никто просто так не уходил, и когда мама позвала домой, жук из дворца опять переселился в спичечный коробок.
Дверь открыл Родька, он был чем-то напуган. Впрочем, в их сумасшедшей семейке каждый день случалось что-нибудь из ряда вон. На этот раз все почему-то собрались в комнате прабабушки.
— Бабушка прихворнула и чего-то просит, а мы не понимаем, — беспомощно развел руками совсем потерянный отец.
— Аида, деточка, переведи нам! — умоляла мать.
Патимат, как всегда, молча стояла в сторонке, прикрывая своим телом напуганного Родьку.
— Ах, ты моя сладкая! — по-венгерски воскликнула бабушка. — Что бы я делала без тебя? Они ни черта не понимают! Самой маДюсенькой просьбы исполнить не могут!
Девочку смешило слово «пицике» — «малюсенький», и старуха, зная об этом, часто использовала его. Услышав любимое «пицике», Аида хихикнула.
— Ты смеешься над нами? — прошипел отец.
Он так всегда выкатывает глаза, когда злится, что Родька сразу начинает дрожать. Но ее он не запугает, пока жива бабушка, пока в ней нуждается вся семья.
— Скажи этим олухам, чтоб заварили крепкий черный чай с кислыми яблоками. Сама я сегодня не встану, голова кружится. Наверно, давление. Врача мне не надо. Пусть не беспокоятся. А чай пусть Патимат заварит. Она лучше это делает, чем твоя мать. Твоя мать вообще ни на что не годится!
Девочке надо было сказать по-русски: «Черный чай с яблоками». Она сказала это по-аварски.
Патимат бросилась на кухню, а разгневанные родители удалились в свою комнату.
Бабушка посадила ее рядом и принялась заплетать косу.
— Волосы у тебя густые, цыганские, — приговаривала она, — и душа, наверно, цыганская. Когда вырастешь — беги отсюда, из этой дыры! Я уже старая, мне все равно, где сгнить, а тебя ждет счастье. Я точно знаю. Твои волосы об этом говорят и еще линии на ладошке…
— Волосы разве говорят? — удивилась девочка.
— А ты прислушайся. Всегда прислушайся к себе!
— А вот деревья точно говорят! — по секрету сообщила она бабушке. — У меня под окном тополь. Он хочет мне что-то сказать, а я не понимаю. Но я скоро выучу его язык!
— Глупенькая! Разве можно знать все! Оставь в покое несчастное дерево. — Старуха скрипуче рассмеялась, а потом вдруг сделалась очень серьезной. — Запомни главное, деточка, сторонись слабых и сирых. Они, что камень, привязанный к шее, тянут на дно. Держись тех, в ком чувствуешь силу и сама будь сильной. Только так ты обретешь счастье. Твоя мать — слабая. Слабее дерева под коном, и оттого несчастна. Твой отец только хочет казаться сильным, но и он слабее дерева. Они слабые люди, твои родители. Они тебе ничем не смогут помочь.
— Бабушка, если я убегу из дому, тебя никто не поймет и ты останешься совсем одна.
Старая Аида притянула девочку к себе и прижалась сухими губами к ее макушке.
— Ты за бабушку не волнуйся, малюсенькая. Бабушка проживет до ста лет и помощи ни у кого не попросит. У бабушки воля — металл, а сердце — камень…
Этой ночью она не спала. Думала о бабушкиных словах. За окном шептался тополь и квакали лягушки. В спичечном коробке шевелился рогач. Родька утверждал, что у деревьев и животных нет никакого языка, что все это выдумки поэтов. Что он в этом понимает? Он даже не знает языка своей матери!
Она могла с удивительной точностью сымитировать шелест листьев, кваканье лягушек, попискивание комара и даже ворчанье жука в коробке, но смысл этих звуков до нее не доходил.
Шум ночного поезда прервал все разговоры. Железнодорожная станция находилась далеко от дома, но в их маленьком городке это было не важно. Ночью поезд влетал в каждое окно. Она любила слушать поезда, и стук колес ей казался самым красивым языком на свете. Когда-нибудь поезд умчит ее отсюда.
Два дня Аида провалялась в постели с высокой температурой. Иван и Патимат по очереди дежурили возле нее. Причина болезни была не понятна врачам. Девушка часами лежала без сознания, в бреду. И при этом никаких признаков простуды.
— Очень сильное нервное расстройство, — пришли наконец к заключению врачи, которых приглашал к сестре Родион.
— Что у вас там случилось? — спросил он как-то Ивана, когда тот остался с ними ужинать. — Сестренка опять кого-то убила?
— Родя! — всплеснула руками Патимат. — Что ты такое говоришь?
— А что я сказал? — В последнее время Родион частенько прибегал к циничным гримасам, но они плохо сочетались с его инфантильностью. — Он ведь собрался на ней жениться. Значит, должен все знать.