— Мне надо срочно позвонить!
— Телефон — на кухне.
Аида прихватила с собой сумочку, и Харитонов вполне мог догадаться о ее содержимом. Это было с ее стороны неосторожно, но и оставлять сумочку нельзя! Такие фокусы она знает! В нужный момент пистолет окажется разряженным.
Мама Ваха что-то стряпала.
«Ждут гостей? Или язва желудка тоже блеф?»
Аида набрала номер нотариальной конторы. Ей ответил знакомый голос секретарши.
— Это Инга. Здравствуйте, Соня…
Она перешла на литовский акцент, и у мамаши Ваха глаза полезли на лоб. Женщина вытерла руки о передник и удалилась.
— А что Юрий Анатольевич до сих пор не вернулся?
— Он позавчера звонил из Малаги. Впервые поменял место отдыха, — охотно делилась Соня. — Чувствует себя отлично. На днях возвращается в Питер…
Она положила трубку и несколько секунд пребывала в оцепенении.
На кухню вернулась мать Харитонова.
— Еще будете звонить? — осторожно поинтересовалась она с заискивающей улыбкой. Глаза пожилой дамы теперь разглядывали девушку с интересом.
— Нет. — Аида уже направилась к двери, но вдруг неожиданно обернулась. — А почему бы вам не перевезти Валентина Алексеевича на дачу? Ему полезен свежий воздух…
— У нас нет дачи, деточка, — немного свысока ответила дама. — И никогда не было. Валя — домосед и порядочный лентяй. А я, знаете ли, тоже не сторонница всяких там огородиков с клубникой и крыжовником. Мне чуждо все мещанское…
Спускаясь в лифте, Аида подумала: «Может быть, у него и в самом деле шарики за ролики заехали. Вот бы Мадьяр посмеялся над моей осторожностью и нерешительностью!».
Аида закрылась у себя в комнате и поставила музыку. Не терпелось отделаться от тяжелых мыслей. И это ей удалось.
Семеро немецких музыкантов из группы «Ин Экстремо» семь лет бродили по Европе, играя на ярмарках средневековую музыку на старинных инструментах. Они вели раскопки в архивах разных городов, выискивая драгоценные ноты и стихи давно забытых песен. Они пели на старонемецком, на старофранцузском, на старонорвежском, на провансальском и на латыни. Они называли себя вагантами. Их одежды время от времени превращались в лохмотья. Их не редко забирали в полицию. И вот однажды, всего-то год назад, им удалось на собственные сбережения записать ярмарочный концерт в городишке Руннебург на Вайсензее и издать пятьсот компакт-дисков. Один из них Аида сейчас слушала. И уносилась на пятьсот лет назад.
Теперь парни стали знаменитыми и записали два студийных альбома. Почему она ничего не знала о них раньше? Семь лет назад она тоже бродяжничала, а вот общаться приходилось со всяким сбродом. От этих же немецких ребят, исходили свет и тепло. Свет и тепло, которых так не хватало ей всю жизнь. Они обязательно взяли бы ее с собой. Ведь языков она знает, пожалуй, больше и говорит на них без акцента, а голосом и музыкальным слухом Господь ее тоже не обделил.
Она слушала, как в жестяную банку падают монеты и парни благодарят почтенную публику: «Данке шен! Данке шен!» И девушка вдруг разрыдалась от собственного бессилия, от неумения что-то исправить в своей судьбе. Она никогда еще не чувствовала себя такой слабой и разбитой.
Потом провалилась в глубокий, темный сон.
Ее опять разбудил телефон, и опять это был Вах.
Она со сна плохо соображала, а он почему-то кричал шепотом:
— Инга, ты слышишь меня? Только не перебивай! В «Лягушатнике: будет засада! Не смей туда ходить! Ты меня слышишь? И вообще…
Он не договорил. Кто-то грязно сматерился. Автоматная очередь. Дикий женский крик. Трубку повесили. Писклявые гудки.
Она закрыла лицо руками и стала раскачиваться из стороны в сторону. «Это… его мать… кричал», — медленно доходило до ее сознания.
Сумочка с пистолетом лежала рядом, на полу.
Когда выбежала во двор, в подворотню въезжал «Москвич» Ивана.
— Далеко собралась?
— Как ты во время! Давай быстро на Лиговский!
Во дворе Харитоновского дома стояли милицейские машины и «скорая помощь». Иван и Аида подоспели к выносу тел. Два трупа на носилках были накрыты белыми простынями, и невозможно было определить, где сын, а где мать. Правда, с одних носилок свешивалась высохшая женская рука в черном рукаве.