— А Родион? Родиона ты любила. Не будешь ведь отрицать? А как он гордился тобой! Нам, студентам, все уши прожужжал, мы над ним даже посмеивались.
— Ладно, не береди, — попросила она, — а возьми лучше водки и пива…
Они снова напились и снова пустились в рассуждения о смысле жизни, не находя никакого смысла ни в жизни, ни в рассуждениях о ней…
Домой она вернулась раньше обычного. И Патимат, и отец еще сидели на кухне. Мачеха по-восточному суетилась вокруг мужчины, не смея утомить его бабской болтовней.
— Они на днях уедут, — сообщила она Аиде и добавила шепотом. — Поговори с отцом. Он ведь к тебе приехал.
Игорь Дмитриевич, разменяв шестой десяток, начал сутулиться, а раньше гордился своей офицерской выправкой. В армию его забрали с факультета журналистики, и он долгое время был военным корреспондентом. Потом стал редактором военной газеты в Дагестане. Там-то и встретил Патимат. И там же родился Родька.
Семь лет продолжалась безоблачная кавказская жизнь, пока он не получил сообщение о смерти мамы. Пришлось оставить военную службу и возвращаться в Казахстан, где осталась престарелая бабушка.
И опять все сначала. От рядового журналиста до редактора местной газеты.
Мать Аиды была обыкновенным корректором, тихой, скромной, малоприметной девушкой, но каким-то образом сумевшей завладеть сердцем своего начальника.
Игорь Дмитриевич сильно сдал, черты лица заострились, вечный ежик волос стал серебряным.
— Проголодалась, дочка? — сделал он шаг навстречу. Разговор у них никак не получался. — Поздно ты с работы возвращаешься.
Он интересовался у Патимат, чем занимается Аида, но той удавалось уйти от ответа на столь щекотливый вопрос.
— Бывало я тоже так задержусь в редакции, а твоя мама меня потом ругает. Очень она нервничала, когда я задерживался. Думала, изменяю. А тебя пока некому ругать.
— Ты сильно переживаешь на этот счет? — Аида сидела к отцу в профиль и следила за тем, как суетится мачеха, подогревая пирог и заваривая чай.
— Наверно, опасно для девушки возвращаться так поздно? Я слышал, в Питере сильная преступность.
— Да, папа, сильная.
— Вот видишь. Я буду переживать за тебя, когда уеду. Может, стоит сменить работу?
— Я подумаю.
— А кем ты работаешь, если не секрет?
— Секрет.
Игорь Дмитриевич опустил голову. Родная дочь давала ему понять, что он зря приехал, что здесь он никому не нужен и что нельзя склеить то, чего нет и никогда не было.
— Когда ты уезжаешь? — спросила дочь.
— Завтра суббота? Думаю., на понедельник взять билет на поезд. Дуняша просится домой, к маме.
— Зачем ты ей дал такое имя?
— Я ведь тебя хотел назвать Дуняшей, чтобы как у Достоевского Родион и Дуняша. Да бабушка не позволила. Она тебя с колыбели приветила. Моя кровушка, сказала, цыганская. А значит, Аида. И когда ты убежала из дому, бабушка радовалась. Нечего ей тут плесневеть, говорила, ей другая жизнь предначертана. А матушка твоя не выдержала, померла, царство ей небесное. — Отец перекрестился. — Я ведь в церковь на старости лет ходить стал. Пост соблюдаю, в грехах каюсь. Родька-то не крещеный был, вот и полез в петлю!..
— Шел бы ты спать! — резко оборвала его Аида. — Уже поздно.
— Иду, Аидушка, иду, — притворился он херувимом, — а то развоевался на ночь глядя…
Утром она любила понежиться в постели. Обычно дожидалась, когда отец с Дуняшей уедут на экскурсию или пойдут в музей, и только тогда вставала.
Сегодня она услышала, как Патимат с болью в голосе высказывает бывшему мужу: «Где у тебя голова? Привез ребенка в одних сандалях! Куда? В Петербург, осенью! В шерстяной кофточке по дождю! Она за ночь не успевает высохнуть! А девочка уже кашляет!»
Аида соскочила и пошла умываться.
— Отец, отдыхай! — бросила она на ходу, не посмотрев в его сторону. — Сегодня я гуляю с сестренкой.
— У тебя выходной, дочка? — обрадовался Игорь Дмитриевич и, не получив ответа, обратился к шестилетней девочке: — Слышала, сегодня ты будешь гулять с сестрой!
Дуняша что-то испуганно пролепетала, но за шумом воды Аида не расслышала.
У сестренки были густые каштановые волосы и большие светло-серые глаза. А вот одежка действительно никуда не годилась. Шерстяная кофточка, изъеденная молью, была раза в три старше девочки.
— Признавайся, от кого получила в наследство? — выпытывала Аида.