Никаких вестей из Каунаса, Екатеринбурга и Львова она не получала. И была чрезвычайно рада этому обстоятельству. Казалось, весь мир забыл про нее.
Она много спала и видела странные, почти инопланетные сны. Вот только в садах теперь по ночам было холодно.
4
Соня встретила ее с распростертыми объятиями.
Марк принимал душ в ванной комнате нотариуса, и они в ожидании его устроились в гостиной, напоминавшей музей.
— Как девочка? — первым делом поинтересовалась Софья.
— Вспоминает вашу дачу с восторгом и особенно Магду.
В это время на кухне что-то разбилось, и из уст Софьи вырвалось матерное слово.
— Кто там у вас? — напряглась Аида.
— Кухарка. Она испекла нам пирог с вишней и ставит сейчас самовар.
«Значит, старая грымза еще не сдохла, а так рвалась к врачу!»
— Она очень хорошо готовит, — продолжила девушка светскую беседу.
— Как вы устроились в Москве?
— С комфортом.
— О, Москва — прекрасный город! И главное, процветает. А наш Питер год от года хиреет. Везде нужен хозяин. Москве в этом случае больше повезло. Слышали, в День Морского флота не было фейерверка! Это уже ни в какие рамки не лезет!
Аида еще больше напряглась. Кто-то ей уже говорил про фейерверк в День Морского флота. Вернее, про его отсутствие.
Она бы и дальше перечисляла недостатки и преступления питерских градоначальников, если бы не появился Майринг в полосатом махровом халате.
— Соня завела любимую пластинку! — подмигнул он Аиде.
— Вот сволочь! — возмутилась Софья. — Пойди лучше на кухню спроси все ли готов к нашему чаепитию.
— Он меня постоянно прикалывает! — пожаловалась она, как только Марк вышел за дверь. — Как жена с ним столько лет прожила, не понимаю! Я бы и года не вынесла! Конечно, он человек с юмором, но всему есть границы! Он может меня опозорить перед людьми!
Аида упорно молчала, она уже пожалела, что пришла сюда. Надо было позвонить и вежливо отказаться. Нет ничего хуже, когда при тебе ссорятся супруги, и тем более любовники.
На балконе установили специальный стол и водрузили на него огромный самовар. Кухарка бросала на бывшую пленницу уничтожающие взгляды.
Все суетились вокруг предстоящего чаепития, а она, будто пригвожденная к креслу, оставалась сидеть в гостиной. Ее уже не смущали ни убийственные взгляды кухарки, ни сарказм поднадоевших друг другу любовников. Аида почувствовала опасность. Это всегда приходило внезапно, как запах серы от нечистого. Она бы обязательно обратилась к врачу, если бы хоть раз ошиблась.
— Ты так и будешь здесь сидеть? — обратился к ней Май-ринг. — Наверху уже все накрыто.
Кроме них в гостиной никого не было, и она бы могла признаться Марку в своих опасениях, но побоялась выглядеть смешной. Сомнамбулой поднялась из кресла и последовала за ним.
— Я нахожу затею довольно опасной, — высказалась она уже на балконе.
— Чего ты больше боишься: сквозняка или папарации? — пытался острить Майринг, но она видела, что ему тоже немного не по себе.
Аида наотрез отказалась сесть лицом к Невскому, как предложила ей хозяйка, и устроилась за самоваром, лицом к реке.
Они приступили к трапезе, обменявшись собственными прогнозами погоды в Петербурге на конец сентября.
— А где вы будете справлять Миллениум? — с умным видом поинтересовалась Софья.
— До него надо дожить, — со всей присущей ей серьезностью ответила Аида. — До наступления нового тысячелетия еще целых пятнадцать месяцев.
— О! Вы относитесь к разряду скептиков! Мы с Марком отметим Миллениум через три месяца. Правда, Марк? А вы ждите еще пятнадцать…
— Она права, — принял он сторону Аиды. — И все эти рекламные фишки рассчитаны на дураков и невеж.
— Вы слышали, Инга? Он назвал меня дурой и невежей! — Соня презрительно улыбнулась.
— Прекратите ругаться при мне, а то я сейчас уйду! — Больше всего ей хотелось сделать именно это. — Как два старых еврея, право.
— Откуда ты знаешь про старых евреев? — невесело засмеялся Марк.
— Я как-то целый год прожила в еврейской семье.
— Ты никогда не рассказывала. А мне это очень интересно!
— Да что рассказывать, — неожиданно смутилась Аида. — Это было в Оренбурге, семь лет назад. Меня подобрала на улице пожилая еврейская чета.
— Как подобрала? — удивилась Соня.
— Мне нечего было есть и некуда было пойти погреться, а мороз стоял около тридцати градусов. И я решила замерзнуть. Просто взять и замерзнуть. Села в сугроб и закрыла глаза. И все. Очнулась в комнате, натопленной так, что сказала себе: «Вот я и в аду!». Дом у старичков был деревянный, с русской печью. Я лежала под ватным одеялом, абсолютно голая, а по телу растекался жар. У меня поднялась температура. Зато по иронии судьбы я ничего себе не отморозила.