— Завещание никогда не поздно переписать, — подмигнула Инга, — а с дарственной все куда сложнее.
После того как он поставил свою подпись, Виктор подумал о смерти. Странно, что ему, тридцатидвухлетнему парню, приходится составлять завещание. А может, здесь какой-то подвох? Но подвоха он не чувствовал. Инга отдала ему копию свидетельства о рождении Андрея Викторовича Чернобровкина. Людмилина фамилия. Парень родился в октябре девяносто четвертого года. А Людка сбежала в марте. Значит, была на втором месяце. Поэтому он ни черта не заметил. Так от кого же ждать подвоха? Кому теперь выгодна его смерть? Четырехлетнему Андрейке?
Он на время успокоился, пока не возникло новое подозрение. А вдруг копия липовая? И нет в помине никакого Андрея Викторовича, а есть только Инга, которая, по всей видимости, умеет блефовать, да еще ее хозяин, которого так боится Вах.
— Каким напитком отпразднуем сделку? — прервала его мысли девушка.
Они уже подъезжали к дому, и Виктору показалось, что Инга задремала. Всю дорогу она сидела с закрытыми глазами, крепко сжимая в руках сумочку.
— Может, махнем в ресторан?
— Думаю, рановато. И потом, я не одета для ресторана. Лучше будет, если мы выпьем у вас дома. — При этом она как бы случайно коснулась его руки, сжимавшей рычаг переключения передач, и Виктор почувствовал, как кровь запульсировала в висках.
«Пусть я прошляпил квартиру, зато будет о чем вспомнить! Такие цыпочки на дороге не валяются!»
Они сошлись на ломбардийском пино нуар и бургундском алиготе. Виктор предпочитал напитки покрепче, но сделал уступку даме.
Между тем дама приказала откупорить обе бутылки и выпить на брудершафт. Ему нравилось, что она берет инициативу в свои руки, потому что всегда чувствовал себя скованно в обществе женщины, а тем более иностранки.
— Мне — черного, а себе — белого, — продолжала распоряжаться Инга. — Потом поменяемся бокалами. Люблю мешать цвета. Так скорее пьянеешь.
Она стояла возле окна, и пино нуар в ее бокале, казавшееся густым и черным, будто вспыхнуло на свету, как вспыхнуло рубиновое кольцо на безымянном пальце девушки. Впрочем, его не волновали ни кольцо, ни оттенок пино нуар и ни пустословие Инги. Ведь предстоял долгий и томительный поцелуй, и не только…
— Виктор, вы сегодня совершили благороднейший поступок. Не всякий мужчина решится отписать квартиру незаконнорожденному сыну, которого и в глаза не видел. Ради бога, не ищите в моих словах иронию! И оставьте подозрения. Можете прямо сейчас вызвать Люду на переговоры. У меня есть телефон переговорного пункта.
Он подумал о кассете, на которую продиктовал звуковое письмо. «Я в отчаянии, Люда!» Теперь положение казалось ему не таким уж отчаянным.
— Успеется, — ответил Виктор и представил, как Инга прижимается коленками к его бедрам, принимая в свое лоно.
— Выпьем за вашего сына.
Поцеловались они довольно холодно. Она пресекла его страстный порыв.
— Теперь мне — белого, а себе — черного. И немного музыки. У тебя есть Моцарт?
— Что-то из «Женитьбы Фигаро», но в современной обработке.
— Неплохо. Скажу по секрету, Моцарт меня возбуждает.
Пока он рылся в компакт-дисках, она сама разлила вино.
— А ты кто по национальности? — неожиданно поинтересовался Виктор. — Финка?
— Почти.
Он не стал интересоваться, что значит «почти». Главное, чтобы все было на месте, а в этом он почти не сомневался. И еще у него совсем исчез страх перед кредитором, а ведь он поступил ему наперекор. Присутствие Инги вселяло смелость.
Фривольные куплеты из финала оперы пелись невыразительными голосами по-английски, да еще под электронику.
— За что выпьем теперь?
Она ждала его на диване. Он уселся рядом, с бокалом в руке и обнял за плечи.
— За старую любовь! — подмигнула Инга и добавила: — Которая приносит плоды…
— Может, лучше — за новую?
— Нет, за старую, — не согласилась она и принялась смаковать бургундское.
Пино нуар не вспыхнуло в его бокале, потому что в комнату заглянули сумерки.
Виктор сделал большой глоток и тут же выпучил глаза, а потом схватился за горло так, будто его сдавило невидимой удавкой. Бокал, залив брюки вином, скатился на пол.
Девушка спокойно дождалась агонии, продолжая смаковать бургундское. Когда Виктор окончательно успокоился, откинувшись на спинку дивана, она запустила руку в карман его брюк и достала ключи от письменного стола.
В ящике стола ее заинтересовала аудиокассета, упакованная в полиэтилен. Выключив бездарную обработку Моцарта, она поставила кассету и устроилась в кресле. Казалось, труп хозяина квартиры ее совсем не беспокоит. Труп остывал у нее за спиной, а голос Виктора жил еще сорок пять минут, взволнованный и грустный. Потом запел Кобейн, вызвав ухмылку на лице девушки.