— Все ясно: Клизма встретился с Маркизовым и поставил ему синяк, — выложил он столь уверенно, словно лично присутствовал при сем.
— Продолжаете фантазировать? — улыбнулся Степанов. — Маркизов, по его словам, наткнулся на тумбочку. Такое случается и с писателями.
— Товарищ полковник, этот удар был нанесен предметом одушевленным! — воскликнул Телков. — То есть человеком. Притом малообразованным и грубым. Интеллигент как ставит синяк? Словно бы вежливо, мол, извините. Синяк у него будто нарисован… забыл название…
— Пастелью, — подсказал шеф.
— Вот именно, пастелью! А эта блямба — работа Клизмы.
— Лейтенант, да вы никак специалист по синякам, — удивился полковник.
— Я в детстве еще занимался боксом, — скромно признался Телков.
— Но если Клизма… За что же он отделал Марки-зова?
— Да за то, что он хотел Клизму облапошить! Тот прямо обалдел, когда вы сказали, сколько стоит Джоконда, — напомнил Телков. — Вот он ему за это и вмазал!
— Ваша версия, лейтенант, нуждается в доказательстве. Что Маркизов именно тот коллекционер, кому Душкин нес картину, — возразил Степанов.
«Тот коллекционер! Тот! — мысленно вскричал Телков. — И я докажу. Вот только припомню, где видел Клизму раньше. И докажу!»
Весь остаток рабочего дня он истязал свою память и, так ничего и не вспомнив, пошел за помощью к начальнику отдела.
Степанов трудился за письменным столом, изучал, как всегда, оперативные сводки и отчеты подчиненных. По его правую руку высилась стопка книг. На их корешках Телков мимолетно прочел фамилии Брэдбери, братьев Стругацких и прочих известных фантастов.
«Наш Максимыч — человек дела. Уже развивает свою фантазию», — уважительно отметил Телков и затем приступил к главному: мол, так и так, где-то видел Душкина раньше, еще будучи пацаном, но где и когда, хоть тресни, вспомнить не в силах.
— Сынок, оставь свою голову в покое. Не можешь вспомнить? Значит, еще не пришло время, — назидательно пояснил его наставник. — Но хорошо, что ты зашел. Я бы и сам тебя вызвал… По-моему, тебе в этой истории не хватало трупа? — спросил он, проницательно глядя ему в глаза. — Так вот тебе труп. — И Степанов протянул фотоснимок.
— Я не хотел… я чисто теоретически… — испугался Телков, пряча за спину руки.
— Посмотри. Сдается мне, ты с этим гражданином встречался однажды. Практически, — безжалостно приказал начальник.
— Пейзажист со старого Арбата! — через секунду воскликнул Телков.
Художник будто прилег на тахту как был — в костюме, при галстуке и в туфлях. И словно бы ненароком заснул.
— Смерть наступила от удушья, — хмуро сказал полковник.
— Его задушил Маркизов! Он нас навел на коллекционера, и тот ему отомстил. Однако жертва успела врезать убийце в левый глаз! — заключил Телков, не задумываясь ни на минуту.
— Маркизов тут ни при чем. Твой пейзажист погиб из-за кусочка отбивной, попавшей в дыхательное горло. И случилось это при большом скоплении свидетелей, то есть гостей, — сказал полковник, сочувствуя несчастному художнику.
Телков тоже погоревал о бедняге, а потом вернулся к исполнению служебных обязанностей и упрямо произнес:
— Ну тогда синяк все же поставил Клизма! И я, товарищ полковник, это докажу! — пообещал он теперь уже официально.
— Ах, молодость, молодость, — мечтательно проговорил Степанов. — Только в эту пору можно совершать глупые поступки. И один глупее другого. Так сделай же какую-нибудь глупость, малыш. Я разрешаю!
— Сергей Максимыч, я не хочу ее делать, — растерянно пробормотал молодой оперативник.
— Хочешь, вижу по твоим глазам. Тебе прямо-таки не терпится, — добродушно возразил Степанов.
— Вы ошибаетесь. Я уже поумнел, — заартачился Телков.
— Пользуйся, пока я не передумал! — пригрозил Сергей Максимович и взял из стопки верхнюю книгу, давая понять, что разговор закончен.
— Желаете рассчитаться? — уже в который раз спросила официантка.
В голосе ее прорвалась плохо скрытая надежда. Ей надоело носить ему несладкий чай, стакан за стаканом.
Но Телков притворился, будто не понял намека, и заказал очередную порцию чая.
— И тоже без сахара, — сказал он, не сводя глаз с окна.
— Учтите, это будет двадцатый, — раздраженно подсчитала официантка.
— Ничего, я выдержу, — ответил Телков, по-прежнему не отрываясь от окна.
Сказать по правде, он слегка обалдел от такого количества жидкости. Все-таки девятнадцать стаканов — это… девятнадцать стаканов.