Попал я в ментовку не совсем обычным путем. В то время я работал простым программистом в институте. Это было веселое, «застольное» и в чем-то анекдотичное время. Практически ежедневно у нас происходили какие-то забавные истории, которыми от души развлекалась дружная программистская шарашка. Вот и этот день начался с одного анекдота, продолжился вторым, а закончился для меня довольно печально.
С утра нас развеселили товарищи философы. Эти хмыри, которые только на днях перестали проклинать «продажную девку империализма» — кибернетику, вдруг зачастили к нам в поисках неких новых откровений. Они неожиданно «уверовали» и воспылали к «лженауке» большим и явно небескорыстным интересом. Лично я подозреваю, что это произошло после появления книги академика и контр-адмирала Акселя Ивановича Берга «Кибернетику — на службу коммунизму!», которая получила высокий партийный «одобрямс». Особенно доставала нас своими «коренными», то ли гносеологическими, то ли онтологическими — до сих пор не знаю, чем они отличаются! — вопросами некая философская кандидат-ша. Вот и сегодня ни свет ни заря она припорола в нашу лабораторию с каким-то своим недорослем, не то аспирантом, не то дипломником.
— Скажите, это правда, что у вас есть язык, который понимает машина?
— Правда. — Мы действительно заканчивали в это время «язык» для описания геометрии деталей в САПРе — Системе автоматического проектирования.
— А можно ли на этот язык перевести какую-либо обычную книгу?
— Например, «Анну Каренину»? — встрял юный Хома Бруг.
Мы недоуменно переглянулись.
— Н-ну, в общем-то, почему бы и нет…
— А если переписать, а потом «ввести», — дама уже владела некоторыми «кибернетическими» словами, — в ЭВМ? Что будет?
— А черт его знает, что будет!
— И все-таки?!
— Скорее всего — ничего.
— Во всяком случае, рабочее колесо центробежного насоса вряд ли получится, — уточнил наш лабораторный корифей Марек и, потеряв интерес к разговору, уткнулся в листинг программы.
Мы немножко поиздевались над «друзьями-философами» и спровадили их в лабораторию Двойнева, заверив, что там разрабатывают совершенно умопомрачительные модели, умолчав, что речь идет о моделях грузопотоков в АСУ автотранспорта, и наверняка объяснят, как будет выглядеть электронная Каренина.
После обеда нас ждал еще один, на этот раз плановый, спектакль. Точнее, его третий акт — открытое партийное собрание по персональному делу нашего директора. Ей-богу! Три вечера по пять часов заседали — куда там нынешним мыльным операм! Дело было простое как выеденное яйцо. Наш уважаемый Константин Георгиевич был любвеобилен, но при этом соблюдал некий собственный джентльменский кодекс — ни разу не изменял жене. Он поступал как честный человек: полюбил — женись! Тогда, как, наверное, и сейчас, не было законодательного лимита на количество браков-разводов, но когда их сумма превысила некую негласно допустимую норму (он разводился с шестой и женился на седьмой), партийная общественность поднялась на защиту коммунистической морали.
Главный оппонент директора, доктор технических наук Илья Петрович вышел к доске, висящей в актовом зале.
— Товарищи коммунисты! Давайте проанализируем, так сказать, жизненный путь нашего уважаемого Константина Георгиевича. 1938 год — первый брак коммуниста Долинского. 1945 — первый развод. Вот он снова женится, вот — разводится. Вот снова женится… — Профессор твердой рукой разметил на доске систему координат и стал строить кривую. — Совершенно очевидны закономерности, позволяющие достаточно точно прогнозировать тенденции дальнейшего морального разложения товарища Долинского: амплитуда синусоиды увеличивается, интервал сокращается, что вполне удовлетворительно описывается следующей формулой…
Тихо повизгивая от восторга, мы с Мареком сползли под кресла. Зал задыхался от подавленного смеха. Сидящий в президиуме представитель горкома, закрылся носовым платком и громко сморкался…
Партийное собрание института единогласно проголосовало: «За нарушение коммунистической морали и партийной этики объявить коммунисту-руководителю… строгий выговор без занесения в учетную карточку».
Вот этот самый «сморкающийся представитель» и изменил в этот вечер мою судьбу.
Я еще не успел вывести на АЦПУ распечатку «пули» для намечающегося преферанса, как в лабораторию вбежала секретарша директора Верочка.