— «Сексуальный труп», — прочел оперативник.
Капитан исследовал комнату дотошно, но особого смысла в этом не было: не место преступления. Потерпевшая ни о каких пропажах не заявляла.
— «В постели с вампиром», — прочел оперативник.
Мать Малахеева почему-то решила, что к сыну нагрянули из-за пьянства, поэтому показала на кухне пустые бутылки: мол, распивал дома, не в общественном месте и цепляться к нему оснований нет.
— «Секс в космосе», — прочел оперативник.
— Неужели? — удивился я.
— Да, две серии.
Эти видеокассеты надо бы изъять да приобщить к делу в качестве вещественного доказательства. Ну, в порядке характеристики личности. Да не под силу — тут грузовик нужен. Я попросил капитана отобрать штук десять самых крутых, а полки сфотографировать.
— «Как изнасиловать мужчину», — засмеялся оперативник.
Допрашивать нетрезвого гмыкающе-хихикающего Костю Малахеева не имело смысла. Написав постановление, я велел отправить его в изолятор временного содержания. Поскольку потерпевшая сопротивления не оказывала, я даже его тело не осмотрел на предмет царапин и синяков. Дело примитивное, как пустая бутылка.
Вообще-то количество изнасилований сокращается. Вроде бы хорошо. Но сокращается оттого, что падает нравственность: женщины стали доступнее — зачем насиловать?
Прежде чем допрашивать подозреваемого, мне требовалась информация, хотя бы полученная по телефону. Сперва я связался с судмедэкспертом, который подтвердил время получения ссадин потерпевшей и характер орудия: тупой предмет, может быть, кулак или рукоятка ножа.
Затем позвонил гинекологу: Оля не обманула — до этого происшествия была девственницей и в половую связь не вступала.
Мне нужно было узнать, не судим ли этот Мала-хеев. Ждать официальной справки было долгонько, и я попросил майора Леденцова глянуть на компьютере и сообщить мне. Через пару часов он позвонил, видимо, послав сотрудника покопаться в архиве:
— Малахеев Константин Семенович судим дважды.
— Ого! И все за изнасилования?
— И все за квартирные кражи. Попадался, правда, по глупости. Обчистил квартиру, хозяин только что вызвал милицию, как звонок в дверь. Парень с его маленьким цветным телевизором: «Папаша, не купишь по дешевке?»
— Малахеев?
— Да, выпил на радости и, спутав, приперся к потерпевшему. Вторая кража связана с женщиной…
— Все-таки с женщиной.
— Девице выдал себя за морского офицера, а та пожелала увидеть его в форме, с кортиком. Он залез в квартиру капитана первого ранга и унес флотский мундир. Правда, без кортика.
— Спасибо, Боря.
Образ преступника сложился — можно идти допрашивать.
Пьющие люди суетливы, особенно на второй день, после крупно вдетой дозы. Малахеев сидел передо мной спокойно: как говорится, мускул на лице не дрогнул. Дрожали глаза; вернее, взгляд его был суетливо-водянистым. На его глаза ниспадали пепельные волосы, казавшиеся мне влажными, он их отбрасывал нервным движением руки. Таким же нервно-резким голосом он спросил:
— За что меня взяли?
— За изнасилование, — не стал я искать подходцев.
— Кого?
— Девушки из вашего дома, Ольги Черепановой.
— Неужели?
— Ага.
К наглецам я привык. Иного и не ожидал: изнасилование относится к тяжким преступлениям. Спросил я поофициальнее:
— Гражданин Малахеев, вам нужен адвокат?
— Адвокат нужен преступнику, а я чист, как спир-тяга.
— Значит, правду говорить не готовы?
— Готов.
— Тогда рассказывайте.
— О чем?
— Как вчера изнасиловали девушку.
— Гражданин следователь, вчера я никакой девушки не насиловал, а загребли меня только потому, что я судимый.
По-моему, работать с сидевшими легче, чем с первоходками. Опытные зря не возникают и как бы подчиняются логике процесса. Молодые же хотят казаться отпетыми, бывалыми, блатными и поэтому скандалят без всякого смысла. Но похоже, что этот сидевший тоже намерен показать зубы. Значит, предстоит допрос нудный и долгий.
— Гражданин Малахеев, знаете ли вы Ольгу Черепанову?
— Да, знаю.
Я догадался, что он имеет в виду то знакомство, когда жильцы дома знают друг друга в лицо.
— Когда ее видели?
— Ольгу-то? Да вчера.
— Когда?
— Часов в восемь встретились.
— И что дальше?
— Пошли.
— На лестницу?
— Сперва на лестницу…
— Признаете, что ее изнасиловали? — не утерпел я.
— Ольку-то? Да она моя любовница!
Ложь от правды я в девяти случаях из десяти отличу. Но искренность, которая вырывается как бы прямо из души… У него даже лицо порозовело. У меня вырвалось: