— В масках они были, в масках…
Я прошел в Костину комнату. Низ живота забинтованно белел. Врач делал ему укол, а Костя не то стонал, не то сквозь зубы матюгался.
— Сейчас допрашивать нельзя, мы забираем его в больницу.
— Да что случилось-то?
Врач показал мне полиэтиленовый мешочек с каким-то окровавленным мясом:
— Половой член и все такое прочее.
— То есть…
— Его кастрировали, притом весьма профессионально.
— Кто?
— А это ваша проблема, — усмехнулся доктор.
Проблема моя, поэтому я и стоял онемелым столбом. Или молчал, потому что соприкоснулся с возмездием? Повидав на своем веку разной дряни, я понял, что без возмездия нет ни справедливости, ни истины. Но я же законник и обязан признавать возмездие только законное — через суд.
— Сергей Георгиевич, теперь нет смысла привлекать его за изнасилование, — сказал Леденцов.
— Да, он наказан.
— Интересно, кто бы это мог его кастрировать?
— Боря, не имею представления.
— А я не имею представления, где его искать.
— Если ты и найдешь, расследовать я не стану.
— Сергей Георгиевич, да мне век не найти.
Пусть чаша весов Фемиды уравняется. Я не знаю, есть ли Бог, но не пойму, почему атеисты радуются, что его нет. Плакать же надо: нет Бога, нет и справедливости. Остается только милиция с прокуратурой, да суд.
Когда я уходил, то услышал, как майор Леденцов утешал мать: в Испании дело было хуже — женщины кастрировали насильника осколками бутылки.
Людям нравится слушать рассказы путешественников, геологов, врачей, летчиков… Их работа богата историями. Но они несравнимы с историями следователя, который набит ими, как рюкзак туриста. Набит-то набит, да не всякую откроешь людям. Вот и сейчас думаю, надо ли рассказывать то, чего сам не понял…
Мне позвонил Володька Армянцев, с которым мы в юности бродили по сопкам Приморского края в качестве шурфовщиков геологической партии. Иногда мы перезванивались. Обменявшись словами о житье-бытье, Володька попросил:
— Ты можешь поговорить с одной женщиной?
— Криминал?
— Нет, ей нужен человек с жизненным опытом, психолог и юрист в одном лице.
— Это я, — пришлось мне хихикнуть.
— Завтра можно?
— Лучше к концу дня…
Завтра к концу дня этот разговор я забыл, но женщина появилась, выждав когда кабинет опустеет:
— Я от Володи Армянцева.
— A-а, садитесь.
Женщина лет сорока, в какой-то модной накидке светло-бежевого цвета. На груди желтели два ряда деревянных полированных бус, похожих на крупный янтарь. Главное, волосы: они тяжело висели по бокам головы, закрывая уши, щеки и прямо-таки упирались в плечи черными жесткими потоками. При этой накидке, с бусами да волосами, лицо, мне казалось, уже не имеет значения. Но оно было, лицо: остренький ненавязчивый носик, аккуратные кукольные губки и глаза… А вот глаза вроде бы не ее: голубые, светлые, как бы рвущиеся из сплетенного мрака волос.
— Матильда, — представилась она.
Разумеется, не Клава и не Маша. Поскольку она не была подследственной, а как бы знакомой, то представился и я:
— Сергей Георгиевич.
— Володя говорит, что вы исключительный психолог, статьи писали…
— По криминальной психологии, — уточнил я.
— Я люблю человека.
— Очень приятно.
— И Андрей меня любит.
— Тоже неплохо.
— Но у него есть жена и четырнадцатилетний сын.
— И что?
— Сергей Георгиевич, как нам быть?
Я улыбнулся, поскольку вышла ошибочка.
— Матильда, разве Армянцев не сказал, что я работаю следователем, а не во Дворце бракосочетаний?
Она повела головой и волосы закрыли все лицо — только светлые глаза смотрели на меня из тьмы.
— Сергей Георгиевич, вам же приходилось сталкиваться с семейными конфликтами?
— Только с теми, которые кончались криминалом.
— Дайте мне совет…
Неужели она считает, что влюбленным можно дать совет? Я, посторонний человек, должен понять то, чего она сама не понимает в самой себе? И неужели она думает, что, получив совет, ему последует? В крайнем случае, поступит наоборот. Впрочем, лицо я официальное и совет надо дать официальный.
— Матильда, вы одиноки и этого Андрея любите, так?
— Да.
— Он вас любит?
— Безумно.
— Соединяйтесь, иначе будете мучиться сами, мучить его жену и ребенка.
Она молчала, не намереваясь вставать. Видимо, совет не подошел. Чтобы дать иной, мне нужно погрузиться в их отношения — в сущности, заняться расследованием этого треугольника. На это у меня не было ни времени, ни возможностей.