«хорошо и на этой траве…»
хорошо и на этой травехорошо и под этой травойу потертой судьбы в рукавеспи спи спи не верти головойесли выкрутить винт ноябряиз основы хороших вещейможно выжить и не говоряникого не касаясь совсемстать темней самой темнотыярче сна горячей огня(разговоры его простыон идет увидеть меня)
Девятый класс
Где у подъезда толкотняИ темный лес тяжелых рукТам ждут надеюсь не меня.Я слабый враг неверный другКачели, горки, гаражи —Темны распятья во дворахПопойки, драки, грабежиТы прахом был и станешь прахА дома книжная тюрьмаОбойный клей, колода картУйти в бега, сойти с умаСоветует лукавый бардНо нет надежнее путиСквозь стыд и срам чужих дворовЧем сон-травою прорастиНе оставляющей следов.А в небе ледяной металлИ если лечь лицом в бетонУвидишь то, что так искал, —Свой неразменный миллион…
«Столетье смерти модерна…»
Столетье смерти модерна.Вербное воскресенье.Голову Олофернавносят в чужие сени.Что он видел? Двойчаткивечно живых соцветий,каменные початки,смальтой полные сети.Что он увидит – в стеклапыльного саркофага,в мире простом и блеклом,плоском, словно бумага?Миру не надо линий,поворотов сюжета.Ни орхидей, ни лилийярого полусвета.
«где небо будущим беременно…»
где небо будущим беременноа тут продленка третий классмы все идем тропою Риманано Риман умер не за насзазря пространство многомерноегустеет в баночке чернилвсе ассонансное, минорноекакое ты и сам любилиное только улыбаетсяне поддается мирный квантон с нами пьет, грешит и каетсякак привокзальный музыкант
Числа
всего 500 рублей и снова жив-здоровпосаженный на клей окраинный Брюлловно нету пятисот в промозглом декабресреди былых красот шуруй без якорейвозьму 150 нашарив 200 ивесну не запретят (но кажется смогли)
Считалка
Кто проснулся кто приснилсяКто пошел и выпил мореКто совсем не изменилсяКто ошибся в разговоре
Всем нам следовало строжесохранять свои руиныА теперь-то кто поможет?Кто не с этой половины?
«Ты-то помнишь эту музыку ТВ…»
Ты-то помнишь эту музыку ТВЭти танцы в беспощадной синеве
Помню-помню занавешенный экранЧью-то кровь из черно-белых рваных ран
Были молоды мы, молоды тогдаА над нами говорящая вода
А над нею ледяные небесаМежду ними города и голоса
Десять жизней уместились в полчаса
«месяц ели мокрый хлеб…»
месяц ели мокрый хлебчто отпущен был по водама потом приплыл обратномы довольны не вполнеэтим хлебным тихоходом —у него на шкуре пятнану а если утонулзначит все мы утонулихоть плавучи будто пробкино не дали нам уплытьутопили и вернулии хранят в сырой коробке
«скрипел снег…»
скрипел снегпод ногамиподшучивал векнад нами88-йкончалсявернуться туда домойтам бы осталсяна том сейчас и стоюшатаясь малость:мы были тогда в раюкак оказалось
«Кто знает, из какой тоски…»
Кто знает, из какой тоски,из перелома со смещеньем,из ночи, рвущей на кускисвоим тяжелым освещеньем,мы выплываем на бульварпредновогоднего похмелья…Встречай, окраинный квартал,героев горькой карамелью!
«Снежной весны столица…»
Снежной весны столица,Каменное жнивье,Нужно развоплотиться,Чтобы забрать свое.Строятся гороскопы,Слышатся голоса,Телефонные тропыТянутся в небеса,Где по волне морозаКатится аппарат,Серебро и глюкозуРассыпая подряд.
Сказка
В одном далеком городкеГора приставлена к рекеИ смерть невдалекеЕе не бойся – это твойПередовой городовойЕдинственный конвойОн отведет тебя тудаГде камень есть и есть водаНо нету ни следаНи рек ни гор ни городковА только море огоньковНад полем облаков