Мой город
Тверской весны угрюмый видНапомнит старого бродягу:В грязи, потрепан и небрит,Окурком ТЭЦ вовсю дымит,В кармане сжав с лазурью флягу.На коже – сыпь дорожных ямИ вены вздуты половодьем…А по нахмуренным бровямТрамвай ползет ко всем чертям,И на Советской в ноль уходит…На Комсомольской каждый годНарыв вскрывается подкожный.И вновь бродяга просто ждет,Пока беда «сама пройдет»;Прижав асфальта подорожник…Оставив почести другимИ старых крыш понурив плечи,Мой город слишком человечен…И оттого до слез любим.
Мечта о сыне
Город продрогший стынетВ пасмурной оболочке.Папа мечтал о сыне,А получилась дочка:Девочка – белый бантик,Розовые сапожки…Дождик опять некстатиВ зонтик стучит горошком.Капли спешат остатьсяВ омуте луж бездонных…Папа ведет на танцыЮную примадонну.Чешки надеть поможет,Ловко закрутит кичку…Дочь стала всех дороже,Дочка – его частичка.Пусть хмурый дождь пунктиромСнова с небес закапал…Девочка правит миром —Миром в душе у папы.
Наследство
Где-то там, где дома приникают к земле,Где застывшее время ко всем безучастно,Мне в наследство достался заросший участокДа изба, прислоненная боком к ветле.На облупленный шифер налипла листва,Словно силясь прикрыть неухоженность дома.И ветвей рукава, будто свыше ведомы,Обнимают его по законам родства…Опустевший давно – не приют, не очаг, —Доживает свой век по-крестьянски покорно…Здесь, из этой земли, силу черпали корни,Но о них облетевшие листья молчат…Лебеда и полынь – старожилы глуши.Сотню верст прошагай – тишина бездорожья…Здесь наследство мое: не от бабушки – божье.А вокруг – ни души.
Алена Синица
Поэт, автор-исполнитель, пишет стихи и прозу. Лауреат Филатовсной премии (2016) в номинации «Поэзия», дипломант областной литературной премии имени Роберта Рождественского (2017).
«В две тысячи первом…»
В две тысячи первомПетя был дворникс двумя выходными —суббота и вторник.По вторникам Петясмотрел на крыши,с которых падаликапли снега,хорошо, что сегоднядожил до обеда,хорошо, когда сверхутарелка неба.В огромном городеу Пети не былоникого, толькосерые мышив подвалах Манежа,и где-то повыше,он носил имв карманахкусочки хлеба.А по субботамходил на концерты,по маленьким заламмотал километры.Арбат не любили Тверскую тоже,бродил по дворам,избегая прохожих.Петя стоялна обочине мира,мир состоялиз отсутствия мира.В две тысячи первомПетя был первымчеловеком в Москве,что смотрел на небо,и увидел там снег,и поймал его ртом,вдруг рассмеялсякто-то, но кто?Оглянулся в глаза,видит —шапка-ушанкапо лицу прочитал —хулиганка.Сумасшедшая,с поезда cшедшая,городская, больнаянаконец-то живая!В голове с тараканами,но без мышей,а Петя впервыестоял в центре мира,и мир состоялиз простых вещей.
«Вот так живешь в пустом поселке…»
Вот так живешь в пустом поселке,в сосновой прячешься иголке,а сверху примечаешь меткиверхом на старой табуретке.Два раза в день проходит поезд,и едут все вагоны порознь,им вслед пускаешь кольца дыма,жизнь тоже проезжает мимо.А впрочем – это так прекрасно,к ней оставаться безучастным,поскольку для всеобщей безднымы все равны и бесполезны.Пока поселок заметает,фонарь на станции мигает,бродячий пес из леса лает,а снег летит, и он не тает.
«Есть время, пока не придет электричка…»
Есть время, пока не придет электричка,Москва – Шаховская – 6:23,затертая станция, сверху табличка —Манихино, Троицкая, Снегири.Из тамбура лезет подвыпивший дядяи тычет в лицо мне журнал «Крокодил»,напротив огромная тетя в помаде,сынок ее рядом, конечно, дебил.Я сяду в вагон № 6 у окошка,рассадой зажатая в самом углу,пусть едет со мной молодая картошкав две тысячи двадцать каком-то году,картошку посадит в саду-огородекакой-нибудь старенький дед-брадобрей,и будет она в чистоте, на природерасти без серьезных и взрослых людей.Есть время, пока не придет электричка,Москва – Шаховская уже на путях,но всех безбилетных и бедных птичеккондукторы высадят в Снегирях.