Выбрать главу

«Все качается, знаешь, от знамени до креста…»

Все качается, знаешь, от знамени до креста.Все кончается даже у тех, кто живет до ста.От сухого куста не останется и листа…Растекаются лица, расползается пустотаядовитым газом.
Превращаются планы в тонкий свечной дымок.Ни терпенья, ни мужества не заготовить впрок —пусть в конечном итоге каждый не одинококазался бы по желанию, если б смог,узелок развязан.
И последний развязан, и прежние все узлы.Расставания преждевременные тяжелы.Но по пеплу мостов разбросанные углиуказуют отчетливо сухо – не сберегли.Да и поздно плакать.
Между тем по проталинам бесится детвора,утомительно неиссякаема и пестра,посылает безоговорочное «ура»в сердцевину седого облачного нутра,в кучевую мякоть.
Посмотри на этих зверенышей, посмотри!Не закрыто для них ни одной потайной двери,их куда-то уносят июни и декабри,чтоб в измотанных клонов по кальке перекроитьи огня не стало.
Где-то должен быть камень шлифованный, путевой,у которого время натянуто тетивой,чтоб в обратную сторону к станции нулевой,заглушая считалкой густой энтропийный вой,усвистать в начало.

Иван Волосюк

Родился в 1983 году в городе Дзержинске Донецкой области в семье шахтера. Выпускник русского отделения филологического факультета Донецкого национального университета. Участник ряда Форумов молодых писателей России, стран СНГ и зарубежья, Фестивалей Фонда СЭИП на Украине и в Беларуси. Дипломант XVII Международного литературного Волошинского конкурса.

Живет в Подмосковье, работает в газете «Московский комсомолец».

«Когда уйду в зеленый сон…»

Когда уйду в зеленый сон,врасту в него, как в лед,ко мне небритый почтальонписьма не принесет.
Не привезут, чего пожрать,в бесцветной тишине,и даже родина и матьзабудут обо мне.
Я буду правильный, как ноль,бессмертный, как вода,мне никотин и алкогольне причинят вреда.
Я позабуду страх и боль,но есть один прикол:что человек не значит соль,не означает – столб.

«Два негра играли Шопена…»

Два негра играли Шопенаи скрипку роняли всегда,и в зеркале заднего видабесплатно сияла звезда.
Забыв Афродиту и пену,и ад под названьем шеол,хорошая девочка Лидасменила гражданство и пол.
И вышел из облака Старец,и лопнул в себе небосвод,но кто-то сказал, что знаменьябывают на стыке погод.
Мой мальчик, мой бедный скиталец,земля твой последний приют,ты сгорблен и глух от рожденья,и ангелы мимо поют.

«Нельзя за пазухой держать…»

Нельзя за пазухой держатьзмею, пластид, бутылку спирта,мы здесь на стыке двух держав,где воздух сдавленный и спитый.
Для нас вживую пел Кобзон,его мы грели и кололи,а Горловка до серых зонбыла привеском трех колоний.
Но этот день неотдалим,когда, заносчивый и трезвый,с тобой останусь я один,мой мертвый, мой бессмертный Дрезден.

«Кто умер для озера, рощи, костра…»

Кто умер для озера, рощи, костра,для малознакомых дорог,тем очи в финале закроет сестра,ступив на стерильный порог.
Кто руки берег от любой ерунды(помою и дело с концом),тот дворников смог избежать и войныс пропитым неженским лицом.
Такого несложно столетья потомсобрать из золы нежилой,для этого он закрывался зонтомот грязной воды дождевой.

Максим Шмырёв

Поэт, писатель, историк.

Окончил Литературный институт имени Горького, аспирантуру. Имеет ряд публикаций по истории и культуре периода Первой мировой войны, русской и зарубежной литературе.

Автор романов «Гавань», «Устье», «Ключ», сборника стихотворений «Сны Павла». Занимается архивными исследованиями по военной истории 1910–1940-х годов. В сфере интересов: европейская монархическая традиция, правые политические движения и искусство.