Когда закончилась вечерняя служба и странные женщины-птицы устремились прочь, Соня пошла за ними. Ей очень хотелось узнать, кто они и где живут. На улице девочка огляделась, обернулась вокруг себя три раза, но стайки белых женщин не смогла различить в наступивших сумерках. Но вот впереди замаячила белая фигура. Она проплыла вдалеке и свернула направо, во двор. Соня прожила в Ковенском всю жизнь, а туда никогда не заглядывала.
Двор окутан мглистым утром, сероват и угрюм. Тут и там лежат жухлые листья, припорошенные ватными хлопьями снега. Женщины в белом платье и след простыл. Соня глубоко вздохнула. Уже было собралась пойти, как обычно, к площади Восстания и послушать уличных музыкантов, но рядом зашуршали листья, и тихий голос, тоже похожий на шелест или журчание ручейка, раздался за ее спиной:
– У тебя тоже умер кто-то?
Девочка, наверное, Сонина ровесница, внимательно ее разглядывала синими, как море, которое Соня видела в книжке, глазами. Укутанная несколькими шарфами, она напоминала матрешку. Замешкавшись, Соня не сразу нашлась что ответить:
– Нет, никто не умирал. – Соня покраснела и отвела взгляд. Она редко разговаривала с чужими, а этой девочки никогда раньше в переулке не видела.
– Ты так же плечами пожала, как моя мама, когда Катечка умерла, потому что я ее карточку потеряла.
– Это я у бабушки подсмотрела. Она так делает, когда говорит о маме. А какие карточки ты потеряла? Может, у меня есть? У меня разные, я из журналов вырезаю: и с Золушкой, и со Спящей Красавицей. Тебе какие?
– Ты что? – Удивленные глаза неестественно выделялись на худеньком личике. – Совсем не знаешь про карточки? А где же ты берешь хлеб?
– Дома беру, у нас там разный. – Какая странная попалась девочка! – Когда у бабушки есть деньги, даже булка бывает. А обычно черный, простой.
– А-а-а, поняла! Твоя бабушка на хлебной фабрике работает!
Она улыбнулась, но уголки губ отказались подчиниться хозяйке и вместо того, чтобы потянуться вверх, только чуть дернулись.
– Нет, она вообще не работает. Раньше, пока мама не заснула, они вместе куда-то ходили за деньгами, но они их все на взрослую воду меняли. Я попробовала как-то, так у меня потом внутри долго огонь горел!
Девочка недоверчиво поглядела на Соню и, подойдя поближе, дотронулась пальцем до ее синего пуховика. Тут же одернула руку и задумчиво сказала:
– Какая одежда у тебя красивая… Ни у кого такой нет… Знаешь, раньше, когда еще не так хотелось кушать, я мечтала, что блокада закончится и я куплю себе красивое платье, как у принцессы. А теперь думаю – платье! Его можно было бы продать за баланду.
– Что закончится?
– Странная ты… Когда наши прорвут блокаду и прогонят злых немцев. – Девочка оборвала себя и тут же спросила: – А зовут тебя как? А в школу ты ходишь?
– Соня. Не хожу еще… Мне уже восемь будет в апреле, а бабушка говорит, что не может меня в школу записать, потому что тогда меня у нее отнимут и в приют к детям всякой швали отдадут.
– А я Лена. Я здесь рядом учусь. У нас теперь в подвале школа. Я бы пошла в приют, но маму жалко. Мы с ней теперь вдвоем. Говорят, с детским домом можно эвакуироваться, представляешь? Вот было бы хорошо! Туда, где небо чистое и хлеб всегда есть.
– А у нас чистое. А вчера совсем синее было, ясное. – Соня показала пальчиком на небо. Вчера оно отливало лазурью. Как глаза необычной девочки.
– Ты и бомб не боишься, да?
– А что это? Я бабушку боюсь. Она меня колотит за все подряд. За порванную юбку, за тарелку, которая разбилась, а это даже не я была, она сама упала. Недавно она пришла веселая, а потом почему-то стала плакать, кричала на меня. Я ей говорю: «Бабочка, миленькая, я тебя люблю!» А она кричит и кричит. Потом молоток взяла, стала за мной бегать. Я в ванной закрылась, сидела на полу и плакала. Потом глаза красные-красные были. Всю ночь там просидела, а утром бабушка и забыла.
– Ты бедная. – Лена взяла Соню за руку. – Скажи бабушке, что так нельзя, мы должны друг друга беречь, чтобы выжить.
– А я мечтаю, чтобы дедушка забрал меня на небо. Он был хороший и никогда меня не бил.
У тебя есть дедушка?
– Умер осенью еще. Тогда мы непривычные еще были, а он старенький.
Снег прилетел внезапно. Еще сильнее посерело небо, и его тяжелая, тревожная тьма бросила тень на Ленино лицо. Соне показалось, что теперь на Лене маска страшной куклы с глубокими впадинами вместо глаз. Она отпрянула и, не удержавшись, рухнула в снег. Сердце бешено колотилось, Соня пятилась, стараясь не смотреть на эту ужасную девочку, которая вдруг напомнила о маме. Она всегда снилась Соне черной тенью или сломанной куклой.