– Я сказал: у нас пятьдесят минут.
Он попросил меня рассказать о себе.
– Мне сорок лет, я женат, начальник департамента в компании по строительству солнечных электростанций. Что еще…
– Живы ли ваши родители? Есть ли у вас братья или сестры? Дети?
– Нет, ни братьев, ни детей. А вот насчет родителей – отличный вопрос! Отца я не знал. Ну, то есть, до последнего времени. С матерью видимся иногда, она живет в другом городе.
На коленях у Каца лежал большой блокнот, все время, пока я говорил, он что-то записывал, при этом стараясь не отрывать от меня взгляда. Представляю, какие у него там каракули. Отложив ручку, он спросил:
– Вы не знали отца до последнего времени?
– Даже его имени.
– Расскажите, – потребовал Кац, как-то хитро перекрутив ноги.
– Мать скрывала, кто мой отец. Говорила, это неважно. Говорила, это не имеет ко мне никакого отношения.
– А вам хотелось его узнать?
– Сначала нет. Был уверен, что он обычный козел, раз бросил ее. А потом кое-что начало вырисовываться. Думаю, он ее не бросал. Это ее фантазии или просто вранье. Она часто врет. Так что, вполне вероятно, у них был одноразовый секс или короткий романчик. Думаю, он мог даже не догадываться… Короче, она говорит, что не может назвать его имени. Теперь я знаю почему.
– И почему же?
– Мой отец – внебрачный сын очень известного человека.
Кац не выглядел удивленным.
– Так вы теперь знаете, кто ваш отец? Он жив?
– Нет, он умер, но мне известно, откуда я, с кем связан. Чувствую определенную ответственность. – Я замолчал.
Он подождал и уточнил:
– Расскажете побольше о ваших родственниках?
– Вы же мне о своих не рассказываете.
– Это так.
– Вот и я пока воздержусь.
Кац не обиделся:
– Хорошо. Есть что-то, что вы считаете проблемой? Психологической, сексуальной? Я имею в виду: если бы другие люди не говорили вам, что у вас есть проблема, что могло стать для вас поводом обратиться к психологу?
Отправляясь к психоаналитику, я догадывался, что не всегда буду понимать, к чему он клонит, и не всегда смогу быть в выгодном положении, это были правила новой игры, и я решил, что для чистоты эксперимента лучше говорить правду. Насколько это возможно.
– Иногда меня удивляет, почему люди странно воспринимают простые вещи.
– Например?
– Например, недавно мы ужинали с друзьями, я подшутил над женой, всем было весело, все смеялись. А она обиделась. Я считаю, у людей сегодня проблемы с юмором.
– Юмор – это замечательно. Когда смешно всем. Когда смешно только шутнику, возможно, это нечто другое.
– Что, например?
– Например, сарказм.
– И чем он отличается от юмора?
– Он заставляет человека чувствовать себя лучше за счет другого.
– Интересный у вас способ выуживать из людей информацию. Подкалывая их, – заметил я.
– Моя работа состоит не в том, чтобы выуживать информацию, а в том, чтобы слушать то, о чем вы хотели бы рассказать, но опасаетесь, что вас осудят.
Он отложил блокнот, переплел пальцы и уточнил:
– Так есть все-таки что-то, что вас беспокоит, что бы хотелось обсудить?
– Да, пожалуй, есть. – Я теперь все время поглядывал на часы, которые висели слева на стене. Ограниченный пятьюдесятью минутами, я слегка злился. – Я пишу книгу. Роман. Хочу издать его.
– Прекрасная мысль! Можем ли мы поговорить, о чем ваша книга? – Преисполненный энтузиазма, он снова вцепился в ручку.
– В другой раз…
Мы помолчали, видимо, Кац ждал, что я продолжу, но мне не хотелось говорить самому. В конце концов, пусть он задает вопросы.
– Так есть нечто, что мешает вам опубликовать роман? – наконец вымолвил он.
– Наверное, нехватка времени. Я даже думал уволиться. Мне дадут хороший парашют, его хватит на какое-то время, и я смогу заняться книгой. Но не уверен, что жена оценит такой поворот. Она женщина… материальная. Ей нравится только то, что приносит деньги. Она любит деньги, да. А в нашей стране заработать на книге маловероятно.
– Но вероятность есть? Вы знаете русских писателей, которые неплохо зарабатывают?
Я молчал. Кац продолжил, игнорируя мое замешательство:
– Пусть их немного, но они существуют. А значит, их опыт доказывает обратное. Вы давали читать кому-то текст?
– Да, одному редактору, хорошему редактору. Он хвалил, – соврал я.
– Как долго вы работали над книгой?
– Лет шесть. Я не спешил.
– Вы уделили книге много времени, вложили много сил. Ваш текст оценил профессионал. Было бы обидно бросить все на самом финише, – мягко заметил Кац, и в этот момент я ощутил в груди легкий, но явственный толчок.
Горло сдавило, как когда-то в детстве. Так вот для чего здесь салфетки – доктор играет на моей жалости к себе. Забавно, что он не распознал лжи, впрочем, я так и знал.