– Ходите, болезни разносите!
– Идет, погляди, и, конечно, без пакетов! Все обосрали!
Зоя не знала – вывернуть ли карманы, туго набитые пакетами-маечками для какашек, или послать блюстителя чистоты куда подальше. А может, ткнуть в мусор, наваленный людьми.
– Просто все всех ненавидят, – объясняли ей на собачьей площадке. – Детные собачных, собачные – детных. Остальные – и тех и других.
– На площадку детскую не заходи. На клумбы не суйся. В тот двор не ходи – там сумасшедшая бабка-догхантер, она из окна кипяток льет.
После историй про кровь и мучительную смерть собак от крысиного яда Зоя приучила Тасю к наморднику. А после ночи в ветеринарке, когда Тася съела на прогулке какой-то серый комок, намордник не снимался на улице уже никогда. Дворам же Зоя предпочитала пустыри, где летом жили бомжи. Бомжи не кидают отраву и не проклинают вслед:
– Убери блоховозку свою!
К такому Зою тоже не готовили: трудно оказалось не гулять каждый день – это им с Тасей нравилось. Натруженный мозг остывал на улице, выветривался, опустошался. Зоя вдруг обнаружила весну, птиц, ютившихся в кустах на тех же пустырях, облака, уличные запахи и других собак – часто ласковых и игривых. Так вот трудно было не с собаками, а с людьми. Из домового чата Зоя вышла сразу – оттуда изливались смердящие потоки:
– Видали ту, с коляской? Да она свою собаку больше, чем ребенка, любит!
– Пошла, понимаешь, мода. Псин сыночками да дочурками называть, спать с ними, позволять им все.
– Вы нормальные? Это такой же член семьи!
– Вот не надо! Есть люди, а есть звери, и не надо с ними спать, обниматься, целоваться, трахаться и низводить себя до уровня животного.
– Бабам под сраку лет – ни семьи, ничего… Зато собака!
– Тоже, что ли, ребенком свою псарню называешь? Кошмар, палата номер шесть…
Зоя не спорила. Просто в наморднике, шлейке и на коротком поводке торопилась подальше от дома, к железной дороге, и упаси господь пройти близко от детей, колясок, бегунов, цветов и клумб. А Тася росла и все больше напоминала овчарку, поэтому, бывало, в подъезде какой-нибудь жилец шарахался от нее:
– Твою мать!
– И вам добрый вечер, – бормотала Зоя, спеша к лифту.
Тася вела себя куда воспитаннее, хотя еще не вполне одомашнилась. Люди ее не интересовали – ни рыка, ни лая. В людях что интересного, только запах, особенно если из магазина идут с пакетами. То ли дело другие собаки. Социализацию Зоя успешно провалила – собак Тася недолюбливала, знакомиться не хотела и сурово защищалась, если кто-то пытался понюхать под хвостом.
– Обижали? – поняла Зоя и летом записала Тасю в кинологическую группу.
– А есть разница между породистыми собаками и уличными? – спрашивала у кинолога.
– В смысле?
– Команды так же осваивают?
– Нет, разницы никакой. Наоборот, бывает, что и лучше справляются.
И Тася справлялась, даже больше – служила. Было видно: учиться ей нравится. Но самое важное – она наконец посмотрела Зое в глаза. Самостоятельная, диковатая Тася будто мирилась с наличием хозяйки, ласку не понимала, старалась уйти на лежанку. И только теперь осмелилась и поглядела на Зою детскими еще карими глазами. А Зоя на нее. И обняла.
– А можно ботинки оставлять? – спрашивали друзья дома.
Зоя зависала ненадолго, не понимая.
– А… Можно, конечно! Она не трогает. Раз только деревянный веер сгрызла и оторвала нашитый цветок от тапки.
– Золотой ребенок!
– Хотя, когда совсем мелкая была, пыталась ножку стола грызть. Я увидела отметины и разрыдалась. Ну как ее лупить? Ей шесть месяцев! Села, реву посреди зала. Так она поглядела на меня и поняла. Больше не грызла.
Зоя боялась, что Тася будет мешать соседям. Собирала на лестничной площадке выпавшие клочки шерсти под бдительным оком тети Гали, прислушивалась – не скулит ли, не лает, когда приходилось уйти. Прижимала к себе собаку, когда Миша, умственно отсталый сын тети Гали, ковылял за хлебом. Но Тася не шумела, спала и только приоткрывала один глаз поглядеть, не берет ли Зоя поводок. Лишь единожды, придя в себя после стерилизации, собака застонала. Зоя понимала – от наркоза и полостной операции и не так заплачешь. Вместе с одеялом она переползла на кресло-мешок и укрылась с Тасей.
– Ш-ш… Скоро пройдет, моя девочка, скоро пройдет… – Зоя гладила собаку по голове и загривку, почесывала ухо.
Согревшись в человечьих объятиях, Тася уснула, а шов зажил без проблем.
В итоге дома собака помалкивала, и скулить хотелось только Зое. Она все думала: как там Тася одна? Страшно было первый раз оставлять ее на передержке, чтобы съездить в отпуск, – вдруг что? Так ли хорошо о ней заботятся? Не ругают ли? Гладят ли? Тогда Зое подумалось – а что если взять Тасю в следующий раз с собой? К машине она, кажется, привыкла. Сама запрыгивала на заднее сиденье. Топталась только беспокойно и слюнила салон, но к шерсти и слюне Зоя относилась стоически.