– Поза! – кричит откуда-то сбоку фотограф, и я замираю, как олень в свете фар.
Мужчина за столом, все время следивший за моим неуклюжим шагом, шепчет рядом сидящей женщине с укладкой на дайсон: «Не то». И женщина переводит мне, будто бы я абсолютно тупая, будто бы я не считала презрения, выделяющегося сквозь поры на их обмазанных плотным тоном лицах: «Извините, но вы не наш формат».
Конечно же, не ваш. Быть откровенной, я даже не свой собственный формат. Я даже не формат одногруппников из театральной студии. Я разонравилась им, когда подросла почти на десять сантиметров и стала совсем большой. Они перестали украдкой прикасаться к моим ногам своими холодными с улицы пальцами и задерживать меня в объятьях чуть подольше, чем остальных, уже взрослых девчонок.
Я выхожу в коридор, громко хлопаю дверью. Это выходит непреднамеренно, но я не стану отрицать, что мне нравится произведенный эффект. Две девчонки в очереди, пугливо, как домашние грызуны, жавшиеся к стенке, вздрагивают. Остальные, те, что постарше, меряют меня равнодушными взглядами.
Не хочу думать, что кому-то из них сегодня улыбнется удача и они подпишут контракт. Это я хочу контракт! Чтобы, наконец, стать всамделишной моделью! Пока что в моем послужном списке – рекламы пижамок для вайлдберрис и очень красивого золотого браслета. Но браслет скорее в послужном списке моей левой руки, нежели всей меня целиком.
А еще я злюсь, когда мне отказывают.
Мне всегда отказывают.
– Тебя тоже не взяли? – раздается прямо над левым ухом.
Хрипловатый женский голос. И мне в лицо летит струйка сигаретного дыма.
Я поворачиваюсь на звук. В дверном проеме, загородив проход в холодный туалет с отколовшейся плиткой, стоит Анджелина Джоли из фильма «Прерванная жизнь». Курит тонкую сигарету и сдувает с лица асимметричную рваную челку. Она вот-вот должна сказать мне: «В этом мире так много горькой правды, Сюзанна», но вместо этого еще раз выпускает сигаретный дым прямо мне в лицо и выпучивает глаза, явно ожидая ответа на свой вопрос.
– Зачем ты так делаешь? – спрашиваю я, указывая на сигарету в руке Анджелины.
– Все просто, – отвечает она. – Ты – моя конкурентка. Я оценила тебя. Твое преимущество – идеально ровная кожа без прыщей и забитых пор, поэтому я хочу испортить ее сигаретным дымом. Ты ведь в курсе, что от него портится кожа лица?
– Я думаю, она портится только у тех, кто курит.
Анджелина протягивает мне сигарету, от одного вида пожелтевшего фильтра которой я закашливаюсь. И девушки, стоящие в самом конце очереди, недовольно оборачиваются.
– Че? – выплевывает им Анджелина и скидывает бычок прямо на старый лакированный пол, туша его носом потрепанного ботинка. – Пошли отсюда.
Я не успеваю ответить. Она тащит меня вон, на улицу. Прочь от уже начавших подтаивать и плавиться восковых кукол, столпившихся в очереди в надежде на контракт.
– Крисс. С двумя «с». – Девушка протягивает мне холодную бледную руку. От нее наверняка все еще пахнет дешевым табаком.
– Почему с двумя?
– Захотела и поменяла. Кристин много, а Крисс – одна.
И пока я думаю, воспринимать это как смелое заявление или все же как проявление максимализма, Крисс протягивает мне новую сигарету.
– Я вообще-то не курю. – сопротивляюсь я.
А Крисс – не из тех, кто уговаривает.
Мы идем по набережной, держа друг друга под руки, чтобы не поскользнуться на глянце мартовского льда. Бледно-желтые волосы Крисс пропускают сквозь себя лучи заходящего и такого же бледного солнца.
– А чего ты в кофте вышла? Они же просили раздеться.
– Да я подмышки не побрила.
– А-а-а, – протягивает Крисс и пускает по ветру очередную струю табачного дыма, – ну, сказала бы, что ты феминистка. Они сейчас в моде.
– Так я феминистка. Может быть, потому и не захотела перед ними раздеваться.
На самом деле я не знаю, отчего я тогда не разделась. Как будто бы из принципа. Но мне было шестнадцать, вряд ли к тому времени я уже успела сформировать какие-никакие принципы. Скорее всего, я просто стеснялась.
– А-а-а… ну, тогда тебе не моделью надо быть.
– А кем?
– Стендапершей. И шутить со сцены про мужчин. Полностью одетой!
– Почему про мужчин?
– Ну, они же шутят про то, какие женщины тупые. И зарабатывают на этом неплохие деньги!
– А мне надо шутить про то, какие мужчины тупые?
– Да не, не обязательно. Можешь пошутить про то, какие они небритые и волосатые.
– Так я сама небритая и волосатая.
– Ага. Как и мужчины, которые шутят про тупых женщин, сами тупые.
Я задумалась. Про таких, как Крисс, моя мама обычно говорит «она прохавала эту жизнь». Но мамы рядом нет. Есть только Крисс. А она, как модель, вряд ли оценит метафору, основанную на поглощении чего бы то ни было, пускай даже и жизни.