где огненны гонцы
и ангелы проворны;
где в россыпи пыльцы
звучат ночные горны.
Услышать их во мгле,
увы, нельзя случайно…
Есть правда на Земле,
как Бог и даже Тайна.
***
Лирика осеннего дождя,
на душе – покой и благодать:
по траве пожухлой проходя,
продолжаю близких узнавать —
тех, которых нет давно со мной,
тех, в которых – солнечная мгла;
их навеки в неземной покой
круговерть земная увела.
Принимая и добро, и зло —
всё, что зыбко в этом тихом дне,
окликать ушедших тяжело,
откликаться нелегко вдвойне…
Татьяна ВИНОКУРОВА. Мировой жестокости вопреки
***
Это чудо ли, колдовство ли,
радость грязной глухой дыры —
годовые остатки боли
белым сыплются на дворы.
Я смотрю на недолговечный,
на шиповничий снегопад —
где морщинистые сердечки,
как под шапочками, дрожат.
Полчаса и крупинки в чёлке —
и стоит во дворе, велик,
сразу тающий получёрный
мой октябрьский снеговик —
То ли просто порыв, а то ли
силы есть ещё… В гаражах
всё прерывисто тараторит
пистолет шиномонтажа.
Р.
Не человек – намёк. Пунктир.
Ты пустотою озадачен.
Как будто мир, как будто мир
она пакует в чемоданчик.
Ты без пяти минут один.
Ты худ, как контурная карта.
Добавят в голову седин
всего каких-то тридцать мартов.
Теперь чем хочешь заполняй
свои вселенские пустоты.
Сгоняй с подругой на Валдай,
рабом палаточной субботы.
Всего важнее и больней
и прочего всего мудрее,
что, не живя совместно с ней,
не умираешь вместе с нею.
Красив, высок и безголос,
стоишь у магазина «Кредо».
А жизнь суёт тебе под нос
твою зелёную победу.
ДАЧНЫЕ СТОЛБЦЫ
Когда уснёт большая, как судьба,
Централи красно-белая труба,
Гнетущая и мрачная, пятьсот
Дементоров рождающая в год,
Давай мы навсегда уедем жить
Туда, где есть стрижи и нет 3G,
Где яблонь грациозны и белы
Сияющие известью стволы.
Нам предстоит узнать, что значит дом,
Постигнуть своим маленьким умом
Всю мощь того, кто вплоть до гаража
Сумел сложить два этих этажа,
Жить без причуд, излишеств и арен
И вырастить крыжовник и сирень,
Сквозь зелень чтоб дымящийся завод
Вдруг стал похож на белый пароход.
Грубеют руки. Сад и огород.
Мы слабый избалованный народ —
К такому не привыкшие труду,
Становимся подобными кроту.
Раствор полива розов, марганцов,
И вьющиеся плети огурцов
Мне бабушку напомнили мою.
Я постоянно с нею говорю.
Её вечнозелёная душа
В меня переселяется дышать,
Ведь сила огородного тепла
Из рук её, из слов её текла.
Лопата, и зола, и прочий скарб,
Шкворчащий на решётке белый карп,
Земля после дождя, цветы на ней —
Здесь всё напоминает мне о ней.
А ты, собравшись с силами начать,
Идёшь во двор качели врачевать,
В полуденный раскрашивая час
Скрипучий и проржавленный каркас,
И для того, кто в нашу жизнь вошёл
Хохочущим и славным малышом,
С двойным усердьем – Стёпа, покажись! —
Теперь даёшь вещам вторую жизнь.
Спустя три года – будто сто спустя —
Мы превратились в крепость и костяк,
Скрутились в жгут, собою повторив
Объятье двух срастающихся слив.
До первых не дожившие седин,
Мы будем слушать, растопив камин,
Как гулкий птичий сумеречный час
На добрый труд благословляет нас.
ЛЕНТА
Тело хрустит суставом,
Стих заряжает в руку.
Здравствуй, герой усталый,
Вставленный в пятый угол!
Что не наводишь кудри,
Гений семейной жизни?
Кистью от старой пудры
Клавиатуру чистишь,
Не закаляешь стали,
Не добываешь уголь.
Дымной крутой спиралью
Скручен небесный купол.
Что завязать с куреньем
И материться бросить, —
Лучше ли, сонный гений,
Жить в телефоне носом?
И над борщом и газом,
С радостью или с болью,
Наглухо перемазав
Руки свекольной кровью,
Даже когда под боком
Спящий сопит подсвечник, —
Палец листает с Богом
Глупую бесконечность.
И, пока умным ядом
Полнится лента днями,