поживи с этой клушею,
и твою суицидную
хренотень я послушаю.
…Видел, как на свидании
терпит мать твои грубости.
Нет, пока что метания
стопудово от глупости.
***
Я посажу на санки Дашу,
и мы отправимся гулять
по зас…..му Уралмашу,
знакомиться и вспоминать.
Вот это, Дашенька, бараки,
построенные до войны.
Здесь в суете, тщете и мраке
рабочие погребены.
А вот высотки, словно в латах,
торчат в строительных лесах.
Социализм в отдельно взятых
и огороженных дворах.
А это, Даша, проходная,
сюда почти что сорок лет
ходил наш дед, не унывая
(тебе он прадед, а не дед).
А это сквер, и в этом сквере
всё в жизни было в первый раз.
Здесь я задумался о вере,
когда пошёл в десятый класс.
Здесь целовался я впервые
и здесь впервые закурил,
и первые стихи кривые
читал деревьям, как дебил.
А вот дурдом, здесь в два подхода
я перезимовал развод.
Пусть я не вышел из народа,
но здесь спускался я в народ.
Народ… но задремала Даша,
как био-фотоаппарат.
Пойдём домой, там мама наша,
наверно, сделала салат.
Всё то, что серо, стёрто, мглисто,
обрыдло, стало никаким,
для Даши будет самым чистым
воспоминанием святым.
***
Odi et amo…
Катулл
Панельный дом, невзрачные кусты,
просевший снег и голуби, как копы.
И с омерзеньем понимаешь ты,
как далеко ещё нам до Европы.
Но есть мой друг игумен-сердцевед,
и есть мой храм, воскресший в этом морге.
И с гордостью: «Нигде такого нет» —
ты выдыхаешь чуть ли не в восторге.
Короче, ненавижу и люблю,
как в стареньком двустишии Катулла.
Но он писал про женщину свою,
я о стране, стоявшей на краю,
что в пропасть… и от пропасти шагнула.
***
Мне жена говорит: у тебя нет мечты
ни улучшить наш быт, ни прославиться, ты
опустился вконец, ты амёба, ты глист,
никакой не мудрец, а простой пофигист.
Я отвечу жене, правду-матку рубя
(мне хватает вполне возражать «про себя»):
вот покинули б вы вместе с Дашкой вдвоём
в прошлом мой, но, увы, в настоящем ваш дом
на четыре денька… ну, на три… или два…
я купил бы пивка и смотрел бы «Дом 2»,
отключил телефон, снял часы со стены
и отправился в сон видеть странные сны.
…Я от веры в Христа ждал невиданных дел,
за неснятье креста я погибнуть хотел,
жечь людские сердца, всем указывать путь…
Я не знал до конца, в чём религии суть…
Стометровый забег перерос в марафон.
Тем и слаб человек, что сначала силён.
Но кончаются сто первых метров в свой срок.
Я молиться и то ежедневно не смог,
я ходить не сумел ежемесячно в храм,
ни поступков, ни дел! Обывательства гран
в Православии есть, я к нему не готов.
Просто спать, пить и есть, причащаясь Даров?
Нет, покуда я жив и не взят в оборот,
мне подайте порыв, дайте подвиг и взлёт!
Да, меня благодать укрепляла в пути,
но не в силах нести, я могу лишь поднять
крест.
***
Я в юности хотел порока
и целомудренной любви.
Хотел и классики, и рока,
ручья и горного потока…
Чего угодно! Жить бы то(ль)ко
не как родители мои!
Но гнула жизнь своё упрямо,
пружинил я… и, наконец,
преподаватель я, как мама,
и обыватель, как отец.
Не состоялось где-то что-то.
Я не поднялся над судьбой.
И жизнь моя: болезнь, работа
и ссоры частые с женой.
Светлана ДОНЧЕНКО. Творец дождя
РАННЯЯ ОСЕНЬ
Ранняя осень. Жара не сдаётся…
Солнце нещадно палит.
Небо не плачет дождём, а смеётся.
Золотом лист не горит.
Грустно. От пыли кусты поседели.
Птицы лениво поют.
Мысли тревожные вдруг одолели,
Так в голове и снуют.
Счастье осеннее, где заплутало?
Где твой венчальный убор?
Жду. Только сердце немного устало.
Да утомился мой взор…
***
Осенней грусти не испить до дна —
На дне бокала плещутся остатки.
На чувства осень вовсе не бедна,
В ней горечи и сладости – в достатке.