беспокойство… Ну и пусть!
Пусть расцвел лопух – он тоже
нам с тобою в унисон.
У него ведь – дрожь по коже,
у него – кошмарный сон.
THE BYRDS
И пускай ко мне слетятся
стайки певчие подруг.
Эти птицы не боятся
холодов, мороза, вьюг.
Пусть влетят в грудную клетку,
чтобы сердце расклевать.
Приглашаю их на ветку —
петь, чирикать, ночевать.
А особенно – одну из.
Ту, что плачет тише всех,
ту, что, плача и волнуясь,
издаёт лишь тихий смех.
Эта птица вам известна
до схождения с ума.
Я её зову – невеста.
Вы её зовёте – тьма.
БЕЗ ОБМАНА
Это верная примета —
бабочки летят на свет.
Значит, наступило лето.
Сколько будет этих лет?
Лучше осень. Без обмана
говорят, что прожил ты,
клочья серого тумана
и увядшие цветы.
Карусельные лошадки,
где же ваша суета?
Пахнут астры – запах сладкий
госпитального бинта.
«ПРОЩАЙ, И ЕСЛИ НАВСЕГДА…»
Электричка проходит со свистом,
рассыпается свист в вышине.
Написать бы о вечере мглистом.
Нет, обычный был вечер вполне.
В сочных травах бродили коровы,
ясноокие девы полей.
Были живы мы, были здоровы,
говорили друг другу – «Налей».
Наливали в бумажный стаканчик,
наливали в гранёный стакан.
И хотя бы какой-то туманчик!
Но бывает прозрачный туман —
всё прекрасно в прозрачном тумане,
всё в прозрачном тумане легко,
никогда ни за что не обманет,
не уйдёт в пустяков молоко,
а останется глупым и юным,
словно Байрон. Рубашка бела.
Ветер. Поле. И сразу же дюны.
Жизнь идёт. И проходит. Была.
КОНОПЛЯНКА
Раз пошла такая пьянка,
значит, стало не до птиц…
Дай мне голос, коноплянка!
Приоткрой ресницы, Китс!
Непогода. Непогода,
хоть и розовый январь.
Но в такое время года
страшен утренний янтарь.
Остаётся разозлиться.
Режь последний огурец
на доске, на сердце Китса,
и на досках всех сердец!
Задыхаюсь, как пьянчуга.
Посинел мой бледный рот.
Повилика. Роза. Вьюга.
Всё опять наоборот.
Что скажу я? Что ответишь?
Ты – прекрасно далека,
и оттуда нежно светишь,
словно ангела щека.
Китс садится за страницу,
Китс ложится в тьму земли.
Я люблю тебя как птицу —
так смертельно, так вдали,
что и сам уже не знаю —
что могу, что не могу.
Только насмерть замерзаю
я на розовом лугу.
КОНТАКТ
Небо многоярусно.
То, что где-то выше,
это – многопарусно,
ниже – просто крыши.
Выше или ниже
этот флот проносится,
боль всё так же лижет
лоб и переносицу.
Я смотрю на белое,
брошенное якорем, —
дерево как дерево,
только – раскорякою.
Облако замедлится.
Зная наши вкусы,
вынесут безделицы —
пуговицы, бусы.
МАСТЕР
Олегу Тупицкому
Дырявый забор, хохлома
осеннего древнего леса.
Хотел бы сойти я с ума —
чтоб из одного интереса,
чтоб видеть и ночью, и днём —
вот Альфа горит, вот – Омега,
горят-не сгорают огнём
весёлого вечного снега.
А я выхожу босиком
(не видят, уснув, санитары)
с седой головой, с посошком
и полной сумой стеклотары.
Елена ИВАХНЕНКО. В тризелёное царство ухожу босиком
ДВОРИК МОЙ
Дворик мой – обитель местных пьяниц.
Сигаретный здесь клубится дым.
Здесь непьющий, словно иностранец,
Непонятен всем и нелюбим.
Наши окна смотрят на помойку.
Там, в серёдке чахленьких ветвей,
Год за годом с постоянством стойким
К нам взывает местный соловей.
Он поёт с надеждой непреложной,
И с такой же верой, как вчера,
Что жива святая искра Божья
Даже в грязных пьяницах двора.
ОДНАЖДЫ ВО ВРЕМЯ БОЙКОТА
Мало картошку на даче вырастить, —
Надо ещё довезти домой.
Вот и тащусь по своей же милости
С этой поклажею дорогой.
Вдруг – мужичок: «Вам помочь?» – «Пожалуйста».
И он разделяет со мною путь.
Мне не до флирта с ним, не до шалости;
Спасибо, хоть выручил кто-нибудь.