уча балбесов не баклуши бить от скуки,
а, как бросают в пашню зёрна, слушать звуки.
ПЕРЦЫ
Северные ветры
дули невпопад.
Серенькие гетры.
Исподлобья взгляд.
Фейерверк из рыжих
всклоченных волос.
Руки-пассатижи.
Буратинный нос…
А в пацанском сердце
вместе с ней росли,
как на грядке – перцы,
пряности любви.
СКАЗКА ЛОСОСЯ
Сквозь чащу продирающийся лось
рогами зацепил земную ось,
и предсказанье тайное сбылось:
заговорил по-человечески лосось.
Он мне поведал сказку о зверях,
запутавшихся в числах и словах,
о кронах мира, листьях и корнях,
о том, что грех всё превращает в прах…
Как у подножия скалы-махины
улитка силится достичь вершины,
так через пустоту небытия
пытаются прорваться наши я…
ОРЁЛ
Бывает, что всё не так:
окрестность – глухой тупик,
в душе – непроглядный мрак,
раскис, растерялся, сник.
Осталось собрать рюкзак,
решимости наскрести,
отправиться на вокзал,
былому шепнув: «Прости».
Сесть в поезд, идущий вдаль,
в вагоне на посошок
в чаю растворить печаль
и махонький сахарок.
Сплетая узоры фраз,
за словом не лезть в карман:
с попутчиками – рассказ,
с попутчицами – роман…
Растопится чей-то лёд,
затеплится чей-то свет,
а поезд идёт вперёд,
и рельсы как длинный след.
Осталось под стук колёс
о чём-то хорошем спеть,
то ль в шутку, а то ль всерьёз
метнуть наудачу медь.
Не спать, а всю ночь мечтать
и строить воздушный дом,
пятак в кулаке зажать,
нацеленный вверх орлом.
Остался совсем пустяк:
сойти где-нибудь с утра,
разжать с пятаком кулак
и выпустить в высь орла.
ОБРЫВ
В людском потоке на вокзале,
ошпарив с пылу матюком,
меня толкнули, обозвали
и погрозили кулаком.
Ответить, что ли, ради смеха
за всех пока ещё живых?
В карман – за словом… Там – прореха
и белых ниточек обрыв.
ХАРЧЕВНЯ
Придорожной закусочной снедь —
твердь котлеты и щей ополосок…
Может лишь беспристрастный философ
приготовить такое суметь.
Тараканов ленивая прыть,
неопрятное чванство обслуги…
Забываешь иные недуги,
если здесь посчастливится быть.
Но и всё же, и всё же, и всё ж
слыть негоже брезгливым пижоном:
переваришь желудком лужёным
то, что хилым умом не поймёшь.
ТРАВИНКА
В лугах медвяный аромат сочней,
звучнее лета хоровое пенье.
Ищу в воде спасенье от слепней,
навязчивых до умопомраченья.
Отлогий берег за чертой лугов
влечёт песчано-пляжною косою —
черновиком для записи следов,
настойчиво смываемых волною.
На отмели – подводная трава,
застигнутая наступленьем суши.
Как будто сокровенные слова
природы я нечаянно подслушал.
То ли во сне, а то ли наяву,
как буковку таинственного слога,
травинку от основы оторву
и вздрогну от внезапного ожога…
Взметнулся из глубин девятый вал.
Ушли под воду все земные мели.
Я точку ненароком оторвал,
пересеклись в которой параллели.
Мелькнул и скрылся под водой огонь,
как отблеск очистительного пекла.
Дымится обгоревшая ладонь,
и дотлевает в ней щепотка пепла.
Художественное слово: проза
Дмитрий ЛАГУТИН. Дядя Север
Рассказ
Два раза в год к нам приезжал брат отца – дядя Игорь. Он работал где-то далеко на севере, участвовал в каких-то экспедициях, у него были густая черная борода, косматые брови, огромные руки и зычный бас.
Мы, дети, им восторгались.
Зимой он обливался ледяной водой, летом мастерил змеев и седлал старую байдарку. На севере дядя ходил на медведя, терялся в тайге, боролся с горными порогами, вел знакомство с таинственными народами и вступал в перестрелки с браконьерами. Его истории передавались из уст в уста, обрастая небывалыми подробностями – мальчишки всей округи были, например, уверены в том, что дядя умеет говорить с птицами на их птичьем языке. И в том, что как-то раз он две недели просидел на дереве, окруженный стаей свирепых волков, питаясь корой и дождевой водой.