Ирина Калус, Евгений Разумов, Леонид Советников, Зузанна Кухарикова, Геннадий Авласенко, Николай Смирнов, Евгений Чеканов, Юлия Сытина, о. Сергий Карамышев, Николай Ильин, Татьяна Ливанова, Александр Юдин, Вацлав Михальский, Алексей Котов, Вячеслав Александров, Патр. Тихон Белавин, Валерий Топорков, Борис Колесов, Михаил Белозёров, Василий Пухальский
Журнал «Парус» №73, 2019 г.
Цитата
Алексей ТОЛСТОЙ
***
Вот уж снег последний в поле тает,
Теплый пар восходит от земли,
И кувшинчик чистый расцветает,
И зовут друг друга журавли.
Юный лес, в зеленый дым одетый,
Теплых гроз нетерпеливо ждет,
Всё весны дыханием согрето,
Всё кругом и любит и поет…
Утром небо ясно и прозрачно,
Ночью звезды светят так светло;
Отчего ж в душе твоей так мрачно
И зачем на сердце тяжело?
Грустно жить тебе, о друг, я знаю,
И понятна мне твоя печаль:
Отлетела б ты к родному краю
И земной весны тебе не жаль…
1856
Художественное слово: поэзия
Евгений РАЗУМОВ. Что остаётся миру…
***
Тетрадь молчит и смотрит за окно,
в котором – тот, и та, и даже это
(людская жизнь, Малевича пятно,
дождавшееся нового рассвета).
Имеют место (полагаю – быть)
цветы и птицы (дирижабли даже).
Но это – сон, короткое «фюить»,
звонок покойной Мозгалевой Глаши.
(Глафиры то есть.) Так зачем тетрадь
должна присочинять чего-то боле?..
Вот и молчит. И – не присочинять
старается. Евгений Анатолье…
***
О том, что перегной когда-то был жуками,
деревьями (но – стоп), скворечниками птиц…
забудь… присядь… Смотри – трава под облаками
проклюнулась опять. (Чем не Аустерлиц?..)
(Фу – начитался.) Том четвертый на скамейке.
Лопата. Сапоги. (А стало быть – весна.)
Проснись и перегной полей из этой лейки.
И разбуди фасоль (хотя бы) ото сна.
А там – и кабачок, и все, что есть на свете.
(Но главное – себя!) Через неделю – май.
Уже сачки во снах перебирают дети.
И ты, ты что-нибудь уже перебирай!..
Хотя бы этот хлам, что накопил в сарае
за сорок лет земных, где звякает звонок
велосипедный (чу! ты, пыль с него стирая,
стал мальчиком вчера и от слезы промок).
Нет – выгляни туда, где хлама нет в помине,
где горизонт манит сандалии твои…
Скачи за горизонт на этой хворостине!
И крика – и-го-го! – от неба не таи!..
Оглядываться, нет, не надобно, дурашка!..
Скворечник упадет. И дерево. Но ты
не постареешь. Нет. И в клеточку рубашка
(там) вечно будет рвать (там) вечные цветы.
***
S.H.
Окажется: Земля – совсем не та планета,
где я любил Тебя; окажется: на ней
тебя любили два, нет, полтора поэта…
И ты – любила их. (Хотя бы тридцать дней.)
Узнать об этом – стон (ведь закопают в Землю,
где ты любила их, пусть даже десять дней).
Стою и небесам (другим планетам) внемлю.
Белей – что может быть? Что может быть черней?..
***
У окна сидят глаза. Смотрят в сторону Луны.
(Это – что-то в небесах из, наверное, стекла.)
Жизнь, наверное, прошла. Но лежат в кровати сны.
«Досмотрел бы», – говорят. Валерьянка помогла —
вот я, кажется, храплю без рубашки и штанов
где-то в городе на Эм (не забыли алфавит?),
а рубашка и штаны все бегут ромашкой снов —
дескать, милиционер бегать голым не велит.
Ну, а мне смешно и так (валерьянка помогла)
бегать в городе на Эм (вдоль милиции его),
потому что я люблю (от такого-то числа),
потому что не любить – понимаю – каково.
И не надо в чемодан класть рубашку и штаны —
был, наверное, совет голой девушки в письме.
Вы заплакали, глаза?.. Уверну фитиль Луны.
Дочитаете письмо и, наверное, во тьме.
Ибо каждая строка снилась двести раз уже.
Как бежит она одна где-то в городе на Эм
из несбыточного сна нагишом в моей душе,
и голодные глаза знают: я ее не съем.
СТОРОЖКА
Ю. Бекишеву
От печали – стопка самогона.
Да из бочки, Юра, – огурец.
«Умирать – такого нет резона», —
говорит на веточке скворец.
«Прилетел?.. – таращится кепарик. —
Все мы ходим под календарём».
На-ко, Юра, говорю, сухарик
с чесноком, который, Юра, трём.