Смотрит опасливо и косит
Глазом в простор ночной,
Новая шкура её висит
Рядышком, за спиной.
***
Что там, за окнами? Грохот, свист…
Это – из давних дней
Слышно: играет сигнал горнист,
Ржанье и храп коней,
Сабельный звон, пулемётный стук,
Чей-то надрывный крик,
Выстрелы, стоны… Зачем же вдруг
Весь этот шум возник?
Только ответа на сей вопрос
Сходу найти нельзя,
Только по коже бежит мороз,
Только, в ночи сквозя,
Времени ветер взрывает сны
И ворошит года,
Грозное эхо былой войны
Снова летит сюда.
Песни, команды и дробь подков —
С прошлым живую связь —
Слышали мы на сломе веков,
Белыми становясь.
Слышали мы… И вот – тишина.
Нет уже звуков тех.
Ближе, всё ближе другая война:
Каждого против всех.
Против чужих и против своих,
Против самих себя,
Чтоб не нашлось на Земле двоих,
Тех, что зажгут, любя,
Перед распахнутой бездной зла
Тёплый огонь свечи.
…Дышит в окно ледяная мгла,
И – тишина в ночи.
ИЗ ПОСЛЕДНИХ ВРЕМЕН
П. Катериничеву
Смешили друзей анекдотами,
Подруг угощали вином,
И рай с золотыми воротами
Нам виделся сказочным сном.
Шутили с бесёнком-проказником,
Наукой смущали умы.
Но жизнь оказалась не праздником,
А пиром во время чумы.
И вот всё дурим да кривляемся,
И в души вливаем бурду,
А после ещё удивляемся:
За что это будем в аду?
А если и будем – когда ещё!
И дьявол с чугунной рукой
Ведёт нас, господ и товарищей,
По торной дороге мирской.
Ведёт нас по гибельной прихоти,
Да так, что и выхода нет.
Но что-то нам шепчет о выходе
На тихий евангельский свет.
Но что-то сквозь муть прорывается,
Взлетает неясной тоской
И светлым огнем разливается
Над торной дорогой мирской.
Евгений РАЗУМОВ. Горстка поэзии
***
Внуку Саше
Май. Черемуха. Оттуда (с неба) сыплются стрекозы.
Нет?.. Ну, бабочки, Сашурик, и, наверное, жуки.
И не надо мне о смерти думать буковками прозы.
Я о жизни буду думать этой смерти вопреки.
Ведь иначе всё нелепо будет (и не будет тоже):
и черемуха (под небом, а не где-нибудь в гробу),
и стрекозы, что по небу разлетятся, мальчик, всё же,
и минувшее (подай-ка мне подзорную трубу)…
Нет?.. Тогда очки и кепку из материи из белой.
Мы посмотрим на планету. Мы посмотрим на часы.
Время радоваться солнцу. Не беги как угорелый.
Видишь – клевер, шмель летает… Это?.. Капелька росы.
Повторяемость в природе – старику и то утеха.
Значит, август за июлем не закончится всегда.
Даже смерть – и та, наверно, вроде эха, вроде эха…
Май. Черемуха. Молитва. И куда-то – провода.
***
На закате (жизни этой)
плакать ли (по жизни той)?..
Я кормлю себя конфетой,
что обернута слюдой.
Это вкусно и реально
(ирреально иногда).
Есть и ванная, и спальня,
и (присутствует) еда…
«Что еще для организма
надо?..» – говорит Ламарк.
У Ламарка даже клизма
есть и душ Шарко (в подарок).
Но – закат… (откуда слезы?..)
Но – несбывшееся… (тут.)
Ни поэзии. Ни прозы.
Просто цветики цветут.
Просто птичка (на оградке).
Просто циферки (в кустах).
И пчела во все лопатки
мчится в улей (в двух верстах).
***
На месте испарившейся любви —
крупинка соли, вытекшей из глаз.
До Краснодара, поезд, не зови!..
Там – пустота, которая – Кавказ.
Там – города, куда и рельсов нет.
Зачем же ехать поездом туда,
где камни спят под миллионом лет,
где с гор стекает времени вода?..
Зачем же ехать мне, грызя вагон
от Нелюбви, которая пришла?..
На тридцать лет опаздывает он.
Холодный. Из железа и стекла.
И зря на нем написано – МАЙКОП.
Пустой перрон. И некому читать.
Про то, что было (или – быть могло б).
(Когда тебе – допустим, двадцать пять.)
***
Человек из-за окошка смотрит в сторону луны.
Там несбыточное что-то уронило семена.
(Тридцать лет тому назад уж.) Но – дожди запрещены
на Луне (планета это). (Да и жизнь запрещена.)
Потому «сварю-ка кофе» – так подумается мне.
Откушу кусок щербета, что от жизни от земной.
То есть нечего маячить, понимаете, в окне.
Хватит и того, что было-приключилося со мной.