И сам с собою приходил в разлад.
Я погружался в первобытный ужас,
Как предки миллионы лет назад.
Под свод, облитый кобальтовой желтью,
Заклятья возносились по слогам;
Меня, казалось, приносили в жертву
Загадочным языческим богам.
Но тени отступали друг за другом,
Когда разрушился последний круг,
И таинство, творимое хирургом,
Соединило душу, плоть и дух.
Что ж, коль на то пошло, то взятки гладки;
Не важно – волшебство иль ремесло.
Но врач задумчиво снимал перчатки,
Как будто видел, что произошло.
Наутро он зашел в палату снова,
Велел сестре меня перевязать.
Мы с ним не перемолвились ни словом,
Хотя обоим было что сказать.
И то, что знали мы, запанибрата
Нас не свело. Нам было ни к чему.
Он лишь исполнил клятву Гиппократа.
А я был жив, благодаря ему.
ВСЕНОЩНАЯ
Земля погружена в тяжелый сон,
Тревожна ночь и непроглядна темень.
И снова тесный храм заполнен теми,
Кто верует, что свет – не побежден.
Взор устремив, кто долу, кто горе,
Застыли все в недвижном ожиданье;
Весь мир притих и затаил дыханье,
Лишь теплится молитва в алтаре.
Но вот – как бы незримая черта,
Что отделяет ночь от воскресенья,
Разрушится в единое мгновенье,
И – растворятся царские врата,
Как будто бы невидимо простер
Господь с престола руку нам навстречу.
И возгорятся восковые свечи,
И грянет тысячеголосый хор;
И хлынет необъятный свет с небес,
И разом вся вселенная проснется,
Когда под купол трижды вознесется:
«Христос воскрес! Воистину воскрес!»
Валентина ДОНСКОВА
ЗАГАДОЧНАЯ МУЗЫКА
Загадочная музыка печали
Околдовала августовский лес.
Недаром, значит, филины кричали,
Как чудища, сошедшие с небес.
Откуда эта музыка? Зачем?
Чьи слезы сердцем леса овладели?
О чем молчат нахохленные ели?
В чем виновата ночь и перед кем?
Быть может, это – ночь перед грозой?
А слёзы… Слёзы о любви погибшей…
И мы молчим, а хмель, стволы обвивший,
Висит шатром у нас над головой.
ЛЕСНАЯ РЕЧКА
Растрепала ива волосы,
Старый тополь смотрит ввысь,
Света солнечного полосы
С полутьмой переплелись.
В камышах тихонько плещется
Беспокойная река,
Звуки странные мерещатся
В звонкой песне родника.
Писк и плеск, и крыльев хлопанье,
След на ленточке песка —
За поломанной осокою
Кто-то воду расплескал.
Там в куге утята прячутся,
Ловят рясковую взвесь…
И мечтается, и плачется
По-особенному здесь.
БЕССМЕРТНИК
Загадочный и вечный,
Воздушно-невесомый,
На тонко опушённом
Упругом стебельке…
Цветок колеблет ветер…
Иль ты звенишь, бессмертник!?
О чем поёшь? Иль плачешь?
В далеком далеке.
Здесь не растут такие.
Здесь ярко-золотые,
А в памяти остались
Лиловые цветы.
Пригорок над рекою…
Луна… И мы с тобою…
Сиреневые звоны,
Наивные мечты…
Яков МАРКОВИЧ
***
Какие виды за моей избушкой!
В дали – опушка, рядышком – тропинка,
Росинок искрометное блистанье
И щебетанье ласточек вечерних.
Высокое значенье есть и в малом,
Хоть в алом зеркальце зари – в росинке —
В осинке у тропинки к перелеску,
Конечно, если всё вошло в стихи.
***
Море и рокот, солнце и ветер,
Светел твой взгляд, как нежданная радость,
А на ресницах осталась росинка —
Очень красивая капелька моря.
Зори встречать нам теперь, моя нежность,
На побережье, как мы, одиноком,
Где ненароком судьба нас связала,
Нет, не судьба – твой трепещущий локон.
***
Сквозь завыванье вьюги – плач волчонка,
Нечеткий очерк дымчатой луны,
И не видны деревья за опушкой,
И в кружке чай на угольках кипит.
Чай – это снег и шишка старой ели,
Я еле пью, зато согрев такой,
Как бы настой далеких лет и лета,
И ветра плач о пристани родной.
Александр КУВАКИН
***
Есть области таинственного зренья,
Куда не проникает гордый взгляд.
Не встретишь там ни смерти, ни забвенья,
Там смыслы, освещая всё, горят.
Но нам, хлебнувшим воли, не до смысла.