Что ж ты бранишь и колотишь его?
Это твое, а не чье-то созданье.
Он средь заздравного гула рожден,
В чреве изъеден незримою ржою.
Диво ли, что опьяняется он
Музыкой чуждою, речью чужою?
Вырастет ворог в родимом краю,
Веры не ведая, правды не зная.
Даже любовь он отринет твою…
Как ты его воспитаешь, родная?
Как ты привьешь этой бедной душе
Нежность и жалость, каким назиданьем,
Если порочно зачатье уже?
Эту вину не избыть покаяньем.
Навеянное сообщением советской прессы о рождении «пьяного младенца», это стихотворение, опубликованное в «Дне поэзии-1988», только внешне было посвящено проблеме отечественного алкоголизма. На самом деле я писал о духовном опьянении многих моих сограждан, об угаре их преклонения перед голливудским Западом, об их помраченном сознании, забывшем православные ценности, – обо всем том, что обернулось впоследствии «похабными 90-ми».
Зачатый во лжи, воспитанный без веры и любви уродец хрущевско-брежневских времен не мог, повзрослев, стать никем иным, как ворогом для своей страны. И целое десятилетие родина-мать смотрела затем с ужасом на его беснования…
***
Судьба не обносит нас чашей
Страдания, скорби, вины…
Но больше на родине нашей
Не будет гражданской войны.
И сын на отца не восстанет,
И кровь не заменит воды.
Нас больше никто не обманет
Идеями вечной вражды.
Что ждет в ближайшем будущем нашу родину? Насколько горька будет та чаша, которую ей – и всем нам – предстоит выпить? Эти вопросы задавали себе на рубеже восьмидесятых и девяностых годов многие мои соотечественники.
В том, что чаша будет горькой, сомнений не было, – но насколько горькой? Чем кончится вся эта «перестроечная каша» – новыми «заморозками»? дворцовым переворотом? революцией? гражданской войной?
Я с ужасом думал о том, что вполне вероятен и последний вариант. И это стихотворение, опубликованное в моей второй столичной книжке в начале 1990 года, было своеобразным заклятием от такого оборота событий, моей молитвой, обращенной к небесам. Ничего страшнее гражданской войны в России я не мог себе представить. И до сих пор не могу.
ПОДЗЕМНАЯ ДИВИЗИЯ
Когда толпа, вскипая дерзновенно,
Обступит стены храма Сатаны,
Из-под земли появится мгновенно
Дивизия, не знавшая войны.
Заученно, без шума и без гама,
Она окружит яростный народ…
Но не ответит сам хозяин храма,
Куда она оружье повернет.
Размышляя о том, что ждет мою страну, я в начале 90-х годов словно засыпал в этих размышлениях – и мне мерещилась шумная толпа возмущенных людей с флагами и плакатами, окружающая мрачное здание на широкой городской площади. Но тут же в моем сне появлялись, словно из-под земли, люди в неведомой мне униформе, в защитных касках, с оружием, – и окружали толпу…
Таким представлялось мне грядущее противостояние. Но когда это случится? где? кто кому будет противостоять? Я не знал этого даже весной 1991 года, когда стихотворение о подземной дивизии было опубликовано в поэтической книжке «Бог рассудит». Я лишь догадывался, что дело идет к прямому столкновению моих соотечественников, давно уже стоящих по разные стороны идейных баррикад.
СКИТСКОЕ ПРОРОЧЕСТВО
Вижу худо, но слышу неплохо,
Слухи-шорохи лезут в мой скит:
Скоро кончится эта эпоха,
Не империя – время трещит.
Слышу гулы подземного грома,
Верю-ведаю: это не зря,
Скоро ахнет!.. Потом из разлома
Лава древняя хлынет, искря.
И помчится к подножию Бога,
Застывая в подобья камней…
Скоро кончится эта эпоха
И узнаем мы правду о ней.
Политическое землетрясение назревало: в конце лета 1990 года я в своем «ярославском скиту» остро чувствовал это. Сочиненное тогда же и опубликованное через полгода стихотворение предсказывало, однако, что разлом исторического времени не затронет основной массив империи – так мне виделось, так мне хотелось. Бог с ней, с Прибалтикой; пусть уходит и Центральная Азия, – думал я, – но центр великой державы должен устоять!