В чём помогать, как наставлять своих детей?
Каким потворствовать порывам и капризам,
Чтобы не пал твой взрослый отпрыск, а взлетел?
Как нам понять, куда нацелен и стремится
Ещё ни в чём не проявившийся малыш?
Хотим, чтоб он парил над миром сильной птицей,
А не метался, в норах прячась, будто мышь.
Туда ли мы его ведём, упорно тащим?
Ну как понять, как различить в нём тот алмаз,
Чтоб огранить, чтоб бриллиантом настоящим
Он стал и радовал с тех пор не только нас?
Не проявляется, ничем ещё не выдал
Своих талантов, ну ничем, ни одного!
А может быть, нас просто путает обида,
Что непонятно нам призвание его?
Он так старается, чтоб мы довольны были,
Он не свернёт, преодолеет тяжкий путь,
Но вот вопрос: бредя в клубах дорожной пыли,
Он вспомнит добрым словом нас когда-нибудь?
ИЩЕМ РАЗУМ
Ищем разум, в межзвёздном затерянный,
А недавно узнали о том,
Что совсем обнаглели бактерии —
Управляют и нашим умом.
Ими тело буквально напичкано,
И в мозгах этих тварей не счесть.
Стал бы я управлять ими лично, но
Мне такая не выпала честь.
Что они захотят, то и думаю.
Вот – о том сочиняю стихи,
Как меня эти твари угрюмые
Подковали – не хуже блохи.
Значит, я – это «я» муравейника.
Ох, да что там – с чем хочешь сравни
Это скопище тварей, намеренно
Нам внушающих чувство любви!
Мы, скитаясь по миру бескрайнему,
Подключили систему «Глонасс»…
Наши ль это скитанья-искания,
Коль бактерии мыслят за нас?
ПРЕДО МНОЙ
Вот опять предо мною почти бездыханная Кустерь.
Здесь деревьям, кустарникам, травам просторно теперь.
Нет скота, и плодовых садовых деревьев не густо,
И нельзя перечислить её безвозвратных потерь.
Тяжело сознавать. И что больше всего поразило:
По дороге машина в деревню везла молоко!
Это что же случилось с великой крестьянской Россией,
Разве в детстве мечтали о будущем мы о таком?
Помню Кустерь цветущей, подвижной и очень опрятной,
Привлекавшей к себе безупречнейшим видом своим.
Ничего не вернуть, и самим не вернуться обратно
В ту страну, где, казалось, мы неодолимо стоим.
Видно время пришло: мы готовы завидовать мёртвым,
Тем, кто жил, ощущая порядок, достаток в дому.
А гармошки, частушки, а юмор каким искромётным
Был в деревне! Ведь был! Ну а нынче-то нет почему?
И поля, где когда-то ячмень или рожь колосились,
Клевер цвёл, цвёл горох, и картошка в июне цвела,
Одичали, но даже и травы не косят, чтоб силос
Заготавливать на зиму и не позорить села.
Тишина, запустения – точно подмечено – мерзость,
Мерзость рухнувшей крыши хозяев иных – городских
И железной ограды, скрывающей то, что хотелось,
Но, как часто сегодня бывает, не вышло у них.
Кустерь, Кустерь, спасают, как могут, тебя, но надолго ль
Те селяне твои, что зимою живут в городах.
От красивой деревни остались осколки, и только
Память Кустерь хранит, никого и ничто не предав.
***
Тамаре Козыревой
Ожила в моей памяти Тома,
С нею – улица наша; дома
В нежной, утренней летней истоме
Оставались порой дотемна.
Жаркий полдень взлетал незаметно
И бесследно в траве исчезал.
И катилось округлое лето,
Как слеза по лицу, как слеза.
Слёзы были: я помню, как ярко
Солнце в лужах сияло, слепя.
Как стеснялась дурёха Тамарка,
Как была на улыбки скупа.
Ни с девчонками, ни с пацанами
Не играла она никогда.
Искрой, вдруг промелькнув между нами,
Пронеслась летних дней череда.
Мы растили с ней разную зелень
И редиску на грядке своей,
Друг на друга открыто глазели,
Всё смелей, и смелей, и смелей.
Там осталось то лето с той грядкой,
С той редиской и луком на ней.
И однажды на Томку украдкой
Я взглянул в череде новых дней.
Но её уже не было, прежней,
Той, что солнцем не обнесена.
В той истоме безоблачной, нежной
Самой близкой осталась она.
ОСЕННИЙ ЛИСТ
Мне был подарен день, и я его запомнил:
и солнышко, и дождь, и шумный листопад,
и самого меня кружил борей-разбойник
по улицам, дворам – туда, сюда, назад.